– Она подкатила ко мне на лимузине и сказала: «Милый, держи билет в бизнес-класс рядом с Хайллом Хантером. Зилл ждет не дождется тебя». Между прочим, мы с Хайллом мило поболтали.
– Наверняка он приятный собеседник, ― улыбнулся Ён услышанному вранью. ― Меня всегда интересовало, что такое любовь? ― Вдруг стало любопытно услышать трактовку этой абстракции из уст гомо сапиенс, раз появилась такая возможность. Уж в этом он рассчитывал на искренний ответ.
Серж, озадаченно протянув звук «э-э-э», представил свое видение:
– Любовь ― это когда другой человек важнее всего на свете. Ради любимого будешь рисковать даже собственной жизнью.
– Вас учат любить с детства?
– Мы делаем это неосознанно, ― с улыбкой на очередной глупый вопрос ответил Серж.
– Мне это не грозит, я не умею не думать.
– Я доем? ― Серж потянулся к отодвинутой тарелке с тортом. Ёну вспомнились разбросанные по пыльному полу протеиновые шарики, которые потом в проржавелой миске церемониально пускали по кругу и с голодными глазами, облизываясь, жадно пережевывали. Стало не по себе.
– Я закажу другой. А хочешь, две порции?
– А этот выкинуть? Нет, я доем, ― он с аппетитом принялся за объедок.
– Вы рождаетесь с этим чувством, с любовью?
– Любовь бывает разной. С рождения мы любим своих родителей и братьев. Когда взрослеем, начинаем искать другую любовь, страстную. Некоторые даже находят. Думаю, папа сошелся с Кристин по расчету. Раньше они ссорились каждый день, а бабушка поговаривала, мол, стерпится ― слюбится.
– А твоя бабушка тоже ищет свою страсть?
– Ей уже не до этого, ― засмеялся Серж. ― Старые люди довольствуются внуками и вышивкой.
– То есть женщине за семьдесят ― или даже мужчине к восьмидесяти ― уже не испытать этих чувств?
– Мы так долго не живем, ― с кислой ухмылкой заметил Серж.
– Так в итоге родители перестали ругаться?
– У них все наладилось, но, бывает, цапаются. Как вы с Трэем. Никогда бы не подумал, что манекены склонны к ругани. Что вам делить? Детей вы выращиваете в кастрюлях, живете поодиночке, общаетесь с роботами, которые подстраиваются под ваше настроение.
– Ты не знаешь мою ассистентку Мён, ― увернулся руководитель НИИ от разговора о Трэе. ― Как бы я ни сопротивлялся, она заставляла меня лично презентовать наши разработки. Две командировки, в которые я ездил, были ее заслугой. Однажды Мён обиделась, когда я назвал ее устарелой и пригрозил утилизацией.
– И ты, конечно, сдержал обещание.
– Скорее всего, ее отправили в утиль, но не по моему желанию. Произошел сбой в системе из-за непредвиденной ситуации.
– Звучит прикольно: любовь ― это сбой в системе.
– У нас не было любви, и ссор тоже ― обычные рабочие процессы.
– А с Трэем сбой или рабочие процессы? ― сострил Серж, доедая десерт.
– Не знаю, ― признался Ён. Неприемлемое для ученого незнание он обратил в гипотезу: ― После удаления аэроэкрана чувствую себя разбалансированным. Мысли, слова, поступки будто обрели тепломеханические свойства. Как бы сказать попроще… одни стали горячить, другие ― холодить. ― Он отпил шипучую газировку, заполнившую игривыми шариками рот. Глядя на полупустой стакан, резюмировал: ― Я был как дырявая посудина: сколько ни лей ― все мимо. А сейчас реагирую на каждую мелочь.
– Значит, тебе не наплевать на дружбу с Трэем!
– Надеюсь, было вкусно. Нам пора.
– Пойду отолью. Кажется, туалет там?
Серж ушел, а Ён с задумчивым видом допивал воду. Он спохватился минут через пять. Едва разминувшись с роботом-официантом, устремился в дальнюю часть кафешки.
Навстречу вышел Серж.
– Я подумал, ты сбежал.
– Черный вход был закрыт, ― посетовал парень.
Музейные залы встретили посетителей безлюдным эхом. Античные статуи, вывезенные с прибрежных городов, обратили на вошедших незрячие взоры. Эти крупицы утраченной эпохи чудом уцелели в водовороте природных катаклизмов. Сбытые мародерами, они кочевали по частным коллекциям, пока не обрели пристанище на орбите Земли. Останавливаясь напротив каждой скульптуры, Ён и Серж рассматривали мраморные складки туник, изгибы напряженных мышц, нестареющие лики. Родом из античной эпохи, куски алебастра, обработанные дотошным каменотесом, воплощали в себе чувственное наслаждение оргазмом, демонизм агонизирующей боли или предсмертную радость. Выражающие языком тела многогранность своих натур, застывшие изваяния произвели на физика завораживающий эффект:
– Удивительно, и как получалось делать такую красоту без технологии трехмерной печати?
– Угадай, кто это, ― парень указал на сухощавого старца с крыльями за спиной и косой в руке.
Ён пожал плечами.
– Древний бог времени.
– Люди распоряжаются временем, а не боги, ― возразил ученый.
– Здесь табличка. Между прочим, только живое существо способно ощущать течение времени, ходячим манекенам с сердцем из камня этого не постичь.
– Восприятие времени у меня достаточно чуткое. Каждая улетающая секунда в никуда добавляет мне волнения. И беспокоюсь я не за себя, а за других людей, и за твое семейство в том числе.
– Я в восторге от твоей заботы, ― ухмыльнулся Серж.
– Я не пытаюсь тебя восторгать, а хочу донести, что перед опасностью мы равны и наши интересы совпадают.
– До тех пор, пока не получишь Чёрный эфир. А потом бросишь меня и папу.
– Мы уже говорили о моем отношении к предательству.
– Дело не в отношении, а в восприятии нас как людей. Для вас, гомункулов, мы как вещь, которую в спешке не жалко оставить.
– Думаешь, во мне нет эмпатии, и поэтому мне нельзя доверять?
– Какие слова! Ты хоть знаешь, что они означают?
– Укажи на любую статую, а я, не глядя на табличку, расскажу задумку скульптора. Выиграю ― эфир мой.
– Идет!
Выбор Сержа пал на миловидного ангела в женском обличии с распростертыми крыльями над возлежащей девой. Умиротворенная девушка одной рукой обнимала новорожденного с неестественно запрокинутой головкой, другой ― обхватила склонившегося ангела. Улыбающееся крылатое существо как бы приподнимало исхудалую наготу над постаментом.
– Лесбийская пара занимается утехами, пока их младенец спит, ― победоносно заключил Ён.
– Ангел пришел за матерью, потерявшей единственного ребенка, ― зачитал Серж.
– Тогда почему она улыбается?
