За спиной Эвианна под провисшим матерчатым навесом в повозке застонал раненый. Великий магистр обернулся и увидел лежащего на груде тряпья солдата. На изрубленном, покореженном доспехе еще был заметен знак пятого королевского полка. Этот полк перекрывал своими копьями выход на центральную площадь города, когда через ворота прорвалась кавалерия Пр?клятых. То, что этот воин еще жив, – большое чудо, там была страшная мясорубка. Хотя от того, что он выжил, никому легче не станет. У солдата не хватало левой руки и правой по локоть. Такие увечья хуже славной гибели в бою: если у этого воина есть семья, то он до конца своих дней обречен быть камнем на шее жены и детей, существовать беспомощным растением, моля небо о смерти. Если же семьи нет, калеку определят в дом призрения при каком-нибудь монастыре, и он проведет много лет в тесной каменной комнатке без окон наедине со своими мыслями, а о существовании людей ему будет напоминать только регулярно появляющаяся под дверью еда. В конце концов, он просто сойдет с ума. Эвианн думал о том, что именно он обрек этого человека на смерть заживо, и перед глазами проигравшего полководца снова встали крутые берега Илдера, где холодные мокрые камни у самой воды готовы принять любую горечь, которую принесет им беспокойная человеческая душа.
Вскоре горящие башни Элагона исчезли за горизонтом. На западе продолжал клубиться дым, но он становился все реже и реже. Видимо, пожары в городе заканчивались сами собой: просто сгорело все, что могло сгореть. Эвианн стеклянными глазами смотрел туда, на горизонт, где поднимались последние клубы дыма, и очень жалел, что не остался лежать, пронзенный чернооперенной стрелой, где-нибудь посреди горящего города. Это был бы, по крайней мере, достойный конец: командующий разбитым войском пал на поле боя, убитый врагом. Да получается совсем иначе: командующий умудрился потерять убитыми и ранеными двадцать тысяч, сдал врагу самый укрепленный город королевства и теперь, получив легкое ранение в голову, возвращается на телеге, везущей изувеченных солдат, в столицу. Эвианн снова спрятал лицо в ладони.
Тем временем над равниной светало. Из-за горизонта выплыл край солнца, ярко-алый, похожий на перевернутую ухмылку какого-нибудь древнего бога войны. Туманы над прибрежными лугами стали лениво уползать в тихие и гладкие в это время воды Илдера. Над очистившимся от дыма западом погасли последние звезды, солнце продолжало свое триумфальное восхождение на небеса, и не было ему дела до того, что внизу, прямо под ним, по правому берегу широкой реки бредут растянувшиеся на многие мили остатки уничтоженной армии, а на одном из сотни неприметных возов сидит и думает о смерти человек, принявший на себя груз вины за произошедшее.
Когда совсем рассвело, Эвианн забылся в тягостной удушливой полудреме. Он ворочался на повозке, что-то неразборчиво шептал себе под нос, руки его дергались, словно он во сне пытался от кого-то защититься.
Спустя несколько часов Великий магистр Златоокого Льва проснулся от того, что его кто-то теребит за руку – пытавшийся его разбудить задел глубокую рану на локте. Эвианн дернулся, как от пощечины, и ударился этим же локтем о край повозки. Из раны тотчас пошла кровь. До конца не придя в себя, рыцарь сел и уставился на разбудившего его человека.
На него смотрел сверху вниз молодой воин в кольчуге, усиленной стальными пластинами. Знаки отличия на груди говорили о том, что это тысячник или, по крайней мере, сотник, исполняющий обязанности погибшего командира. Нет, все-таки сотник, слишком молод он для тысячника. К тому же где-то здесь должен быть и старик Граймл…
Воин шел за возом и ждал, когда Эвианн окончательно придет в себя, и, только когда в глазах рыцаря появился проблеск мысли, обратился к нему:
– Командующий Миттернейл? Меня зовут Бохун, Сэмюель Бохун. Я пришел, как только узнал, что вы очнулись… Тысячник Граймл скончался от ран, и я принял командование отступлением. Теперь вы должны принять командование. – Пока воин говорил, Эвианн отвернулся и уставился вниз, где массивные колеса телеги месили дорожную грязь. – Командующий… С вами все в порядке?
– Я в порядке. Но я не командующий. – Сотник смотрел на Эвианна удивленными глазами, а тот продолжал: – Какой из меня командир? Оглянись, посмотри вокруг. Где моя армия, солдат? Где?! – Рыцарь сорвался на крик. – Эта колонна труповозок, эта толпа увечных, стонущих и клянущих все калек? Это моя армия? Моя армия осталась лежать у стен Элагона, тысячи воинов, пронзенные черными стрелами и ржавыми мечами Пр?клятых. А теперь посмотри на меня. Смотри, солдат! Я вел их на мечи врага, я обещал им победу… и я обманул их. Что я дал им взамен победы? Безвестность и смерть. – Сотник, открыв рот, слушал рыцаря, сходившего с ума от давящего чувства вины. – Смерть забрала всех… А что я? Я должен был лежать посреди центральной площади Элагона, истыканный стрелами и копьями, до последнего прикрывая отход доверившихся мне людей. Так, Бансрот подери, почему я здесь?!! Почему я еще жив?!! Скажи мне, почему?!!
Эвианн соскочил с телеги и побежал, крича что-то в небо, к крутому берегу Илдера. Растерявшийся воин попытался было преградить дорогу рыцарю, но тот оттолкнул его. Остановился Эвианн только на самом краю, где в тридцати шагах под ним вода омывала прибрежные камни. Над ней виднелись последние полосы утреннего тумана.
Эвианн стоял на самом краю обрыва и глядел в чистое небо. Его губы неслышно шевелились. Он спрашивал Хранна, почему, ну почему бог не дал ему честно погибнуть в бою? Почему ему было суждено командовать грозной армией, которой, он был уверен, убоится любой враг? Почему бог не закрыл ему веки и ему пришлось видеть своих ребят, падающих под ударами ржавых мечей и копий Пр?клятых? Почему город, казавшийся неприступной грозной цитаделью, сгорел и отдался на растерзание некромантам? Почему…
– Хранн Милосердный, – неслышно шептал рыцарь, – ты велик и ничего не делаешь зря. Но почему такой жребий пал именно на меня? Не отвечаешь… Ты никогда не отвечаешь… Ничего, скоро мы с тобой побеседуем. Встречай меня, Хранн, я лечу.
Оттолкнувшись от края обрыва, Эвианн прыгнул вниз. На миг он завис в прозрачном утреннем воздухе, а потом земля с удвоенной силой потянула его к себе. Что-то кричали бегущие к обрыву люди, впереди мчался молодой сотник, в небе над Илдером щебетали первые ранние ласточки, а Великий магистр ордена Златоокого Льва падал вниз, на холодные мокрые камни. Через мгновение тело ударилось об один из обточенных водой валунов, перевернулось и только после этого тихо соскользнуло в синие воды великой реки.
Когда люди подскочили к обрыву и посмотрели вниз, то увидели лишь размазанное пятно крови на сером боку камня и расходящиеся по глади воды круги. Еще несколько минут они ошарашенно смотрели вниз, а потом, не сговариваясь, одновременно отошли от крутого берега, осенили себя знамением Хранна и пошли догонять свои возы.
Остался только сотник Бохун. Он тихо прочитал заупокойную молитву, вынул из ножен клинок и глубоко воткнул его в мягкую землю около самого обрыва. После этого еще раз поглядел в небо, куда вознеслась душа великого воина, не выдержавшая тяжести возложенного на нее груза, развернулся и медленно побрел на восход, вслед за уходящим войском…
