Я здесь уже семнадцать дней. И это явно мне на пользу. Это куда больше, чем обычные каникулы, полные суеты. А еще это больше, чем положенный мне отпуск. Пару дней назад я отправила Филу электронное письмо, пытаясь объясниться или, скорее, прося добавить мне дни за свой счет, потому что я еще не готова вернуться домой. Знаю, что позволяю себе вольность, ведь он и так уже проявил неслыханную щедрость, и я не вправе ожидать от него понимания. Босс ответил, что постарается обойтись еще какое-то время, и тем самым снял груз с моих обгоревших плеч. Мама вела себя хитрее. Мы как бы не спорили, но она не слишком скрывала неодобрение. От Элли через день приходят сообщения и фотографии. Мне больно оттого, что мое отсутствие тяжело для них, я, честно, не хотела бы пропадать так надолго, если бы не ощущала, что это жизненно важно для меня. Мне необходимо побыть здесь еще немного, побыть Лидией-официанткой, просто пережить все.
Наяву
Среда, 14 августа
Я сижу на своем балконе и смотрю на звезды перед тем, как лечь спать в одиночестве, в слишком большой кровати. Я уже думала о том, чтобы кое-что изменить, когда вернусь домой. Подстричься. Может быть, сделать ремонт на кухне и купить новую мебель, если смогу позволить себе это. И о нашей кровати из «Савоя» тоже думала. Как бы я ни любила ее, не уверена, что когда-нибудь смогу в ней спать, не воображая рядом с собой Фредди, а это точно не лучшее снотворное.
Пытаясь распутать узлы из пестрой ленты моей жизни, я смотрю в ночное небо. Недавно состоялся довольно напряженный разговор с мамой. Она считает, что я поступаю безответственно, задерживаясь здесь, и в конце концов потеряю работу. Может, я вообще намерена остаться в Хорватии навсегда? Какое-то время я оценивала эту идею. А что, можно было бы… Продать свой обожаемый дом, переехать сюда, жить простой жизнью, бегать босиком по пляжу. Вита помогла бы мне, я уверена.
Но как насчет Элли, и моих друзей, и мамы? Мне невыносима мысль о том, чтобы навсегда вот так отдалиться от них, пусть даже мне это подходит сегодня. Они мой якорь, часть меня самой. И еще малышка Шарлотта. Мое сердце слегка ноет, когда я думаю о ней, потому что очень скоро ей исполнится месяц, а я не держала ее на руках со дня ее рождения. Работа – еще один якорь. Я понимаю, что не управляю целой страной, но городской центр – это мое место, и я не хочу его терять.
И еще, конечно, Фредди. Я не проскальзывала через заднюю дверь вселенной с того ужасного дня в Нью-Йорке – из страха, что сделаю только хуже. Кажется, я плыву куда-то с неисправным компасом, пытаясь разобраться, где именно нахожусь сейчас.
И есть еще Джона Джонс. Когда с нами был Фредди, Джона играл важную роль в моей жизни как его лучший друг, но где-то по пути выяснилось, что при этом он не может играть эту же роль и для меня. Мы установили собственные дружеские отношения, ведь нам приходилось делить внимание Фредди. Теперь Фредди не стоит между нами, а мы как будто вспоминаем, что значим друг для друга. Джона – мой самый старый друг. И когда я вижу его имя в телефоне, у меня поднимается настроение.
Наяву
Воскресенье, 22 сентября
– Думаю, ты должна вернуться домой.
Мы с Витой пьем кофе на террасе ресторана. Моя кожа теперь лишь чуть светлее, чем у нее. Это густой цвет кожи человека, который проводит все свои дни на солнце, а не в офисе с искусственным освещением. Лето идет к концу, жизнь здесь замедляется.
– Знаю. – Я и сама уже об этом думала.
Мы с мамой в последние дни перешли на переписку, потому что разговоры стали уж слишком тяжелыми. Мне и с Элли тоже легче обмениваться письмами, чем словами. Так один наш разговор оказался прерван плачем Шарлотты, а во время другого она искала чистую рубашку для Дэвида…
– Ты всегда можешь вернуться. Мы никуда не денемся. – Вита отпивает кофе.
– Счастливая ты, что так уверена, – говорю я, завидуя ее по видимости простой жизни.
Вита наматывает на пальцы тесемку фартука:
– Ты сама делаешь свою удачу.
– Ты и правда так думаешь? – Не уверена, что согласна с ней. – Просто иногда мне кажется, что жизнь несет меня куда-то, а я только и могу, что уворачиваться от камней.
– Камни тебя не убьют, – тихо фыркает Вита.
– Могут, – бормочу я.
– И что, ты будешь всю оставшуюся жизнь прятаться здесь, чтобы укрыться от них? – Вита пожимает плечами, в ее глазах я вижу вызов.
Я смотрю на море:
– А я именно это делаю?
– Разве нет?
Она попадает в точку. Я здесь уже шестьдесят пять дней. Шестьдесят пять дней я не вижу родных и почти столько же времени не встречаю Фредди.
– Лидия, что бы ты сделала, если бы не боялась?
Ее вопрос ударяет меня прямо в сердце, как обычно. Я обдумываю ответ.
– Подстриглась бы, – наконец говорю я.
Стрижка волос – большой шаг, потому что Фредди нравились длинные, и этот поступок означает, что я не принимаю в расчет его чувства. Конечно, это безумие, я понимаю.
– Хочешь, я тебя прямо сейчас подстригу? – предлагает Вита. – Я постоянно стригу сестер.
Не уверена, что она не шутит, но качаю головой:
– Я пока не готова.
Вита отодвигает свой стул, встает, кладет руку мне на плечо:
– Только не затягивай.
Наяву
Вторник, 24 сентября
– Она сейчас капризничает, не захочет ни к кому на руки, – говорит Элли. – Даже к Дэвиду.
Я явилась утром, после ночного перелета. Пробыла у сестры каких-то десять минут, но уже не могу отделаться от чувства, что Элли хочется, чтобы я ушла. Наверное, следовало сначала позвонить. В доме у сестры беспорядок, а сама она выглядит так, словно не меняла перепачканную футболку уже несколько дней. Совсем не похоже на Элли; я знаю, как ей не нравится выглядеть неухоженной.
