На задворках сознания мелькнула дикая мысль, что если бы здесь умели нормально рассчитывать количество используемой энергии, то таких проблем бы не было. Но, поскольку большинство студентов и все без исключения преподаватели относились к математике, как к какой-то придури, стукнувшей Верене в голову, рассчитать свои силы они не могли. А сама девушка – не знала, какие идут траты на каждое из заклинаний.
Где-то в стороне пронзительно закричал Лайониэлл, кажется, причитая о погребённой под слоем грязи берёзой. До Данелии ему не было никакого дела, а полутроллиха, вскинув голову, испуганными, переполненными ужасом глазами наблюдала за горой грязи, надвигающейся на неё…
Как Зорах успел, Верена не знала. Только увидела, как он выскочил будто бы из неоткуда, и болотный вал ударился в его могучую грудь. Тролль был настолько огромен, что волна даже не смогла сбить его с ног – и на Данелию попали только мелкие капли болота, настолько хорошо он защитил её.
Зорах не выдержал бы долго, но чудище, эта ожившая стихия, в какое-то мгновение вновь переменило свои планы. Теперь его интересовало что-то совершенно иное; откатившись от Зораха, оно всей своей массой потянулось к Джеймсу. Лже-дух швырнул каким-то вполне человеческим заклинанием в надвигающуюся на него массу, но та даже не дрогнула. Вся сила болота, которая была сконцентрирована прежде на дне рва, теперь мчалась на "духа".
Верена видела, как в ужасе застыл пятый курс. Да и преподаватели тоже были хороши – они столько времени ждали, что дух снизойдёт до общения с ними, будет спасать их, а теперь, видя, что ему грозит опасность, даже не сдвинулись с места, очевидно, полагая, что это совершенно не их ума дело.
Журналист тоже стоял, как вкопанный. Бежать ему всё равно было некуда, за спиной вздувалась земля, по сторонам поднимались осколки бывшего моста, точнее, его неотремонтированной части. Всё гремело, и даже позови Джеймс на помощь, его вряд ли бы услышали.
…Верена никогда никого не спасала. Она не чувствовала себя благодарной человечеству настолько, чтобы вступаться за кого-либо. Её не интересовали студенты, становившиеся изгоями в группах, у неё не вызывали сочувствуя умники-тихони, наверное, потому, что она сама когда-то пыталась такой быть, но вовремя поняла, что лучшая защита – это нападение. И когда над кем-то из коллег издевались, она предпочитала выбирать не справедливую, а сильную сторону. И они очень редко совпадали.
Но сейчас она была в другом мире. И получила второй шанс. А Джеймс, должно быть, стал жертвой потому, что в нём разбудивший болото видел основное зло, его считал причиной всего здесь происходящего. Вот только журналист-то был ни при чём! Его интересовали совершенно другие тайны. А жертвой он оказался из-за её, Верены, желания докопаться до правды…
И попытки улизнуть от собственных преподавательских обязанностей.
Она, недолго думая, ринулась вперёд, оказавшись между Джеймсом и земляной горой, и вскинула руки, пытаясь вытолкнуть из себя магию – всю без остатка.
Казалось, на эти несколько секунд весь мир вокруг остановился. Верена не чувствовала усталости, руки у неё не дрожали, и её тело словно существовало отдельно. Время застыло, не позволяя грязевому потоку упасть на неё и придавить к земле, оно встало на сторону Верены на эти короткие секунды. Монстр, рождённый из болота, смотрел на неё из каждого комочка грязи, но боялся напасть, натыкаясь на стену льда.
Девушка запоздало вспомнила, что она не должна колдовать днём. Альбин ведь говорил, что, пока она будет прежней стервой, тренироваться придётся по вечерам, ждать, когда она будет в силе. День – время для светлого колдовства, а не для проклятий.
Но ведь она защищала Джеймса. И магия, должно быть, посчитала это искренним.
Земля вновь забурлила, пытаясь затянуть Верену. Всё вокруг неё пошло волнами, мир вскипал, словно огромный котёл с зельем, вибрировал, бился, что было мочи, пытался поглотить её, как какую-то ошибку чужой магии. Девушка стояла на месте, не подозревая даже, успел ли отбежать в сторону Джеймс, сколько она ещё выдержит в таком темпе и сработало ли на самом деле колдовство, или она уже умирает, а это всего лишь фантом, который породил её воспалённый мозг.
Лёд, которым она сковала болото, медленно трескался. Мелкие крупинки летели в разные стороны, и Верена чувствовала, как особенно острые кусочки впивались в её ладони, обжигали руки, требовали сдаться, чтобы не пережить ещё большую боль. И она была готова к этому…
Но мир успел растаять раньше.
Верена не видела огонь. Она чувствовала его. Пламя не горело вокруг болота, оно проникало в саму его суть, прожигало насквозь, и девушке показалось, что она слышала слова – отрывистую речь, такую несвойственную обычно насмешливому, с яркой улыбкой, застывшей на губах, Альбину.
Но сейчас он был не просто мужчиной с глазами, изредка вспыхивающими красным. Он был настоящим демоном, жестоким, хладнокровным, способным уничтожить своего врага одним щелчком пальцев. И одновременно – духом-хранителем, защищающим свою территорию, стоявшим на своей земле и велевшим ей успокоиться.
Альбина никто не видел. Он оказался по другую сторону земляного вала, почти полностью спрятанный за вздувшимися холмами, и только Верена и, может быть, ещё Джеймс могли понять, что это он колдует, а не болотное чудище вдруг решило остановиться и проявить чудеса гуманизма. Альбин вдыхал эту мысль в огромное болото, он приказывал ему остановиться.
Он говорил, что чудовище пришло на чужую территорию.
В болотной горе появлялись трещины. Пламя выплескивалось через них, рвалось на свободу, пыталось открыть себе дорогу, чтобы поглотить всё вокруг. Но Альбин отлично владел своей магией, он заталкивал её обратно, запирал внутри, велел сидеть – и жечь, сушить, не идти по пути наименьшего сопротивления. В земле он находил то, что могло гореть, и воспламенял её.
Болото дымилось. Оно отдавало остатки влаги, избавлялось от неё и рассыпалось, комьями падало к ногам Верены, словно странный подарок от ухажера, решившего таким образом продемонстрировать ей собственное внимание.
- Иди, - коротко выдохнул Альбин, и болото, всколыхнувшись, потянулось обратно ко рву. Оно ползло, собирая остатки влаги, тянулось к прежнему своему дому и обрушилось вниз с высоты рва, чтобы разбиться и превратиться в пыль, так и не долетев вниз.
…А потом в ров хлынула вода.
- Источник открылся, - севшим голосом произнес Альбин, обращаясь то ли к себе, то ли к своим сокурсникам, смотревшим на него широко распахнутыми от ужаса глазами – будто впервые увидели! – то ли преподавателям, не до конца понявшим, что произошло.
Верена едва слышно вскрикнула, как будто прощаясь с тем чудовищем из болота и тем, кто породил его, оглянулась, пытаясь понять, были ли жертвы, шмыгнула носом, пытаясь преодолеть рвущиеся на свободу слёзы – и бросилась в объятия Альбина. Ей было всё равно, что на эту душещипательную сцену любуется половина академии, что потом будут обсуждать и шептаться за спиной, что молодая проректорша, невесть как получившая свою должность, спит со студентом… Да какая разница? Пусть бы и говорили…
