Он волнуется — я чувствую. Как же ему важно, чтобы я приняла его таким, как сейчас. Не разочаровалась. Делаю шаг вперёд и целую любимого мужчину в плечо. Слышу вздох облегчения.
— Это ещё не всё. Идём до конца в откровениях, чтобы не оставалось недомолвок и тайн.
Гесс отстраняется, снова вздыхает и снова преображается. Я вскрикиваю: в этот раз он меняется стремительно. Становится меньше. Миг — и передо мной стоит лохматое существо. Несуразное, с длинными руками почти до пола. Не человек, но и не зверь. Что-то среднее. Бурая шерсть — ровная и шелковистая. Так и хочется её потрогать. Забавные кривые ножки — коротенькие, но, наверное, сильные. И только глаза мерцают — удивительно притягательные, красивые. Глаза моего Гесса. Их я никогда не спутаю.
— Низшая ипостась. Экономная, позволяющая очень долго находиться без энергии. Самая выносливая и сильная. Неприхотливая. Даёт возможность регенерировать мгновенно, передвигаться молниеносно. Но у неё — свои недостатки. Чем дольше находишься в подобном состоянии, тем меньше остаётся человеческого. Инстинкты преобладают и поглощают эмоции, чувства. Экономят на всём, — лохматый чудик улыбается, а я таки глажу его по шелковистой голове. Он дышит мне в пуп. — Именно в этой ипостаси я вытянул тебя из бурных вод Мельты.
— Мягкое и цепкое, — вспоминаю. — Я даже не поняла, что это было, но запомнила шерсть, что колыхалась в воде, как водоросли.
— Я боялся тебя напугать. Хорошо, что ты больше ничего не запомнила. Ну, и последнее.
Не успеваю моргнуть, как лохматое существо сминается, словно ком или кусок теста, распадается на половинки, чтобы взмахнуть радужными крыльями. Большая бабочка кружит по комнате и мягко приземляется мне на руку. Я стою не дыша. Боюсь прикоснуться, чтобы не смазать удивительный радужный рисунок. Лишь поворачиваю ладонь в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть. Огромная. Бархатная. Лёгкая. Удивительная.
Не выдержав, подношу руку к губам и осторожно целую пушистую чёрную голову с усиками. Почти невесомо. Бабочка взмахивает крыльями — неожиданно мощными. От колебания воздуха колышутся волосы, словно налетел ветерок. Ещё одно мгновение — и радужный Гесс стоит передо мной, протягивая руки.
— Последняя для меня первозданная ипостась. Магическая сила, связывающая каждого кровочмака с миром, породившем нас. Для каждого она — своя. Для некоторых — не единственная. А теперь иди сюда.
Я прячусь в его объятьях. Надёжных и крепких. Поднимаю лицо, чтобы посмотреть в любимые глаза.
— Знаешь, мне неважно, как ты выглядишь. Потому что всё это — ты. И если бы ты никогда мне не открылся, я всё равно смогла бы распознать тебя. По глазам. Губам. Жестам. По свету, который вижу внутри.
Тьма его глаз вспыхивает звёздами — влажными и настоящими. И столько любви и нежности в любимом взгляде, что хочется провалиться в него и остаться там навсегда.
Его губы находят мои. И становится не до разговоров. Мы любим друг друга не спеша. Любуемся. Наслаждаемся прикосновениями. Я чувствую, как переплетаются наши чувства. Мои с его. Его с моими. Ещё сильнее, хотя, мне казалось, больше невозможно. И когда мы становимся единым целым, столб света вырывается наружу и слепит. Заслоняет всё, даруя экстаз.
— Люблю тебя, люблю, — исступлённо шепчут его губы. А каждый толчок подстёгивает меня, ведёт к свободе, к жаркому небу — одному на двоих. Это как вскрик в унисон; как слаженный взмах крыльев, что отрывают от земли и отправляют в стремительный полёт к заоблачным и уже досягаемым высям…
Глава 37. Кому отворяются двери
Рени
На тело Гесса можно смотреть бесконечно: радуга его кожи меняется ежесекундно, перетекает из одного цвета в другой, смешивается, набегает волнами. Он похож на медленные тягучие завораживающие воды глубокого омута.
— Как, оказывается, много можно сделать, когда встаёшь на рассвете, — смеюсь и трусь о мужа всем телом. Мой муж — произношу мысленно и не могу поверить, что это правда. Как-то всё быстро и неожиданно. Но то, что он мой — полностью и бесповоротно — верю всем сердцем. — Надо собираться, — вздыхаю тяжело, сожалея, что нельзя спрятаться от всех куда-нибудь хотя бы на неделю. А лучше на месяц. Нет, на год. — Где-то там бродит наша неприкаянная Герда. А ещё ждёт Фолионто. Пора заставить его жить. Скрипеть всеми суставами, но шевелиться.
Гесс встаёт, и я любуюсь им, не могу наглядеться. Он снова прежний — смуглый поджарый хищник. Я надеваю привычную рабочую одежду — брюки и блузу, у Гесса выбора нет: белая рубашка ложится мягкими складками. Тёмные бриджи подчёркивают стройность его длинных ног.
Я бы хотела, чтобы со мной осталась его частица. Ребёнок. Крохотное существо, которое не позволит забыть самого лучшего, предназначенного только мне мужчину.
Гесс оборачивается резко, и я пугаюсь. Он смотрит на мои руки, прикрывающие живот — бессознательный жест каждой женщины, которая грезит о материнстве. Тень сожаления мелькает в его глазах. Не желаю знать, почему. Никто, даже он, не вправе отобрать у меня надежду.
— Пойдём? — он кивает и хочет что-то сказать, но я не даю, страшась, что с его губ слетят слова, способные безвозвратно разрушить мои мечты.
Вихрем вырываюсь наружу, жмурюсь от слепящего солнца. Все уже в сборе. Ждут. У Орландо — маска вместо лица. Неподалёку стоит Марселла. Крутые кудри вьются чуть ниже плеч. Мне жаль её. Но, может, однажды её любовь достучится до сердца, предназначенного ей судьбой?
Фолионто притих в ожидании. Поскрипывает, но голоса его почти не слышно. Все собравшиеся смотрят на меня с интересом. Несколько недель мы трудились плечом к плечу, но так никто и не смог понять, как действует древний механизм. Смутно подозреваю, что хитрец отводит глаза.
— Ну что, напарник? Вместе? — всматриваюсь я в родное лицо Гесса.
Переплетаю свои пальцы с его. Не отвожу взгляда. Растворяюсь в его глазах. На ощупь нахожу небольшой рычаг. Он похож на плохо отполированный жезл регулировщика. Такой есть у Эдди. Ничем не приметная, скромная округлая железяка, спрятанная в аккуратной выемке.
Кладу наши руки на навершие и плавно опускаю рычаг вниз. До упора. До тех пор, пока он не ложится идеально в такую же выемку внизу. Время замирает — так кажется, потому что умолкает Фолионто. Перестаёт скрипеть, гудеть, жаловаться. Он похож сейчас на голодного ребёнка, которому засунули в рот ложку каши. Раздумывает: глотнуть или выплюнуть?
— Как думаешь: он не рассыплется? — спрашивает Гесс, но в нём нет ни капли напряжения. Он скорее взбудоражен, как и я.
— Нет, — отвечаю твёрдо, уверенная, что у замка вот-вот начнётся новая жизнь.
Под ногами вздрогнула земля. Будто кто-то очень большой и неповоротливый проснулся и вздохнул. А затем всё пришло в движение: зашевелились и, словно нехотя, начали вращаться шестерёнки, застучали валы, зашуршали колёсики, загудели трубы — механизм заработал.
Мы отошли подальше: хотелось полюбоваться на красавца со стороны.
