Книга Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - Карен Ли Стрит

Суббота, 23 марта 1844 г.

Стоило мне, переступив тюремный порог, оказаться под ослепительным утренним небом, солнце словно бы засияло ярче обычного, а уж от уличного шума едва не зазвенело в ушах. Придержав шаг, я смежил веки и вдохнул полной грудью ароматы весны и свободы. Когда же я вновь открыл глаза, передо мной, точно возникнув из воздуха, стоял Дюпен. Не обменявшись ни словом, мы в ногу двинулись прочь от грозного мраморного фасада, готических башен и зубчатых стен Мойаменсингской тюрьмы.

– Не подыскать ли нам экипаж? – нарушил затянувшееся молчание Дюпен.

– Я бы, пожалуй, еще прошелся. Свежий воздух великолепно прочищает голову.

Дюпен согласно кивнул.

– Весьма сожалею о случившемся, По. Мне следовало догадаться, что Ренелле подарил вам эти билеты не без умысла.

– Но как вы могли догадаться об этом? Актерское мастерство этого субъекта сравнимо с талантом самой миссис Рейнольдс. Я всеми силами, всеми силами старался спасти ее, но не сумел, и эта неудача останется на моей совести до скончания дней.

– Вы никак не могли в этом преуспеть и вовсе не должны ни в чем себя обвинять. При помощи вашей жены, обладающей великолепной наблюдательностью и исключительной памятью, я вник во все подробности вчерашнего происшествия. А затем осмотрел весь театр в целом, а комнату, где произошло убийство, измерил самым тщательным образом. Поскольку, когда вы вошли, злодей уже оттеснил миссис Рейнольдс к окну, до коего от порога насчитывается, ни много ни мало, шестнадцать футов, уму непостижимо, чтоб хоть один человек на земле смог бы успеть спасти миссис Рейнольдс от гибели.

О том, что Дюпен воссоздал в уме происшедшее не вполне точно, я предпочел умолчать: в конце концов, он от чистого сердца старался успокоить мою душу. Но, что бы он ни говорил, что бы ни думала Сисси, чего бы ни хотелось мне, картина гибели талантливой актрисы останется в моей памяти навсегда – и шелк ее платья, скользящий по дереву подоконника, и нога, зацепившаяся за оконную раму в то время, как миссис Рейнольдс падала в разверстую пасть окна, и элегантная парчовая туфелька, сиротливо лежащая на полу.

Следуя вдоль Пассьюнк-авеню, мы достигли Седьмой улицы, и молча двинулись на север. Я жадно оглядывался вокруг, всем существом своим радуясь оживленной городской суете.

– Интересно, Ренелле действительно располагал возможностью оставить меня в тюрьме, если бы мы не отдали ему дневник?

Дюпен ненадолго задумался.

– Не устаю удивляться, на что только не готовы пойти люди ради денег, – с осторожностью отвечал он. – Уверен, в конце концов нам удалось бы восстановить справедливость, но вот уберечь вас от бед, пока вы в заточении, среди врагов, возможным не представлялось. В любом случае, пусть теперь дневник и у него, это уже неважно. Если на свете вообще существуют некие указания, где искать тот легендарный изумруд или королевскую гробницу, они, безусловно, заключены в рисунках, сделанных Эндрю Мэтьюзом в тысяча восемьсот сорок первом, а их мы Ренелле, разумеется, не отдали.

– Вот как? – ахнул я, разом воспрянув духом.

– Ну, а зачем бы? Ведь об их существовании известно только нам.

– А мисс Лоддиджс он освободил? – с надеждой спросил я.

– Нет, но этого мы от него и не ждали. Похититель мисс Лоддиджс амбициозен и в то же время очень опасен, однако сегодня ночью я ее освобожу.

– Я пойду с вами.

Удивленный моим заявлением, Дюпен слегка нахмурил брови.

– Вы уверены? Я полагал, вам захочется остаться рядом с женой.

– Конечно, именно этого мне и хотелось бы, но поступлю я иначе. Сисси отчаянно, всею душой надеется, что мисс Лоддиджс не пострадала, и непременно поймет: за этот план нам лучше взяться вместе, вдвоем. Если Ренелле измыслил и организовал сию инфернальную интригу, дабы заполучить дневник, рассчитывать на его отъезд в Нью-Йорк не стоит.

– Уж это точно, – согласился Дюпен.

– Между тем, после всех мытарств, выпавших на мою долю, сегодня ночью он с меньшей вероятностью будет ждать от меня беды.

– Если вы искренне полагаете, будто достаточно пришли в себя, вдвоем, разумеется, действовать лучше, чем в одиночку.

– Мысли о том, что мы наконец-то призовем Ренелле к ответу, действуют лучше любых тонизирующих снадобий, – мрачно сказал я. – Уму непостижимо, как он сумел разузнать о нашей с Рейнольдсом фамильной вражде, но то, что он сотворил – ведь миссис Рейнольдс убил не кто иной, как Ренелле – проделка, достойная самого Дьявола.

– Не стоит приписывать ему столь многого. Знай Ренелле хоть что-то о вашей вражде с Джорджем Рейнольдсом, я был бы крайне удивлен. Полагаю, в тот вечер, после своего доклада, он просто заметил, что вы с Рейнольдсом питаете друг к другу глубокую неприязнь, и, разозленный на миссис Рейнольдс за то, что та выставила его в глупом виде, с удовольствием принес ее в жертву, чтобы поставить в тупик вас.

Несомненно, в сем логическом анализе случившегося Дюпен был абсолютно точен, однако это отнюдь не утешало. Четыре года тому назад я искренне радовался бы любой каре, постигшей женщину, что заодно со своим возлюбленным пыталась уничтожить меня, но сегодня испытывал лишь скорбь пополам с чувством собственной вины.

– Успех и новое имя нимало не изменили моего заклятого врага, – сказал я. – Однако его жену, на мой взгляд, определенно переменили к лучшему. Сисси она очень понравилась, а ведь моя жена мигом чувствует в людях коварство души. Несмотря на все страдания, причиненные мне миссис Рейнольдс в Лондоне без всякой на то причины, я, видя, как они разговаривают с Сисси, вполне готов был простить ее. Я верю: она искренне пыталась покончить с враждой между ее супругом и мною, да и в прошлом чинила мне зло лишь из любви к Джорджу Рейнольдсу. Правда, ее любви к подобному субъекту я откровенно не понимаю, но я видел: оба действительно любили друг друга. И буду до конца дней сожалеть о ее гибели – ведь смерть постигла ее оттого, что наши пути вновь пересеклись.

Дюпен кивнул, но более не сказал ничего. Так шли мы и шли, пока впереди не показался наш дом. Должно быть, Сисси и Мадди неусыпно караулили нас у окна: стоило нам приблизиться, дверь распахнулась, и жена, пробежав по дорожке навстречу, бросилась мне на шею. Там, посреди дорожки, мы с нею и остановились; Сисси уткнулась носом в воротник моего пальто, плечи ее задрожали. Вскоре к нам вышла Мадди и мягко, но непреклонно, погнала нас в дом.

– Ступайте-ка в тепло, – сказала она. – Ступай-ка в тепло, мальчик мой.