— И что же ты делал в армии?
— Неужели тебе так важно знать подробности моей жизни? — со смехом поинтересовался Этан.
На глаза Мишель навернулись слезы. Прошла минута, прежде чем она смогла ответить.
— Да, — серьезно прошептала она. — Я хочу знать все. Не хочу, чтобы мы остались чужими теперь, когда мы… когда нас… — Она попыталась отстраниться, чтобы Этан не ощутил ее сдавленных рыданий.
Он привлек ее ближе.
— Правильно, — кивнул он, зарывшись губами в ее волосы и целуя макушку. — Что ты хочешь узнать?
— Расскажи, что ты там делал, — повторила Мишель. — Может, готовил еду для солдат или был разведчиком, а может, сражался на передовой?
— Ни то, ни другое, ни третье, хотя, полагаю, больше всего моя работа походила на разведку. Чаще всего мне приходилось готовить взрывы. — Этан понял, что его слова изумили Мишель. — Чему же ты удивилась? Должно быть, ты не раз размышляла о том, где я научился взрыв ному делу. Правда, на войне у нас не было динамита, и, когда нам надо было взорвать мост или остановить поезд, мы пользовались чистым нитроглицерином — это очень мощное и неустойчивое взрывчатое вещество. Именно тогда я приобрел терпение и уверенность. Никто из людей, с которыми мне довелось работать, не был убит противником, все они погибли при собственных взрывах.
— Какой ужас…
— Это война.
Мишель молча впитывала истину его слов. Она представила опасности, с которыми пришлось столкнуться Этану, вообразила скудную еду и грязные палатки, постоянный страх смерти при малейшей ошибке. Прошло несколько минут, прежде чем она спросила:
— Какой мундир ты носил — синий или серый?
— Синий. Впрочем, мои принципы были тут ни при чем. Скорее я принял синий мундир по географическому принципу, попав в армию из Филадельфии. Если бы вместо университета в Пенсильвании я отправился в другое место, вероятно, я оказался бы в рядах мятежников.
— Почему же ты не попал в университет?
— Я говорил, что сумел скопить немного денег, но этого оказалось недостаточно. А потом возникли проблемы с моим начальным образованием. Я знал только то, чему научила меня мать. Она мечтала, что я когда-нибудь буду учиться на востоке. Полагаю, я пытался исполнить ее мечту, но вскоре обнаружил, что недостаточно богат и недостаточно умен. По-видимому, самыми глубокими познаниями я обладал в верховой езде и стрельбе. Война только лишний раз подтвердила его.
— Но ты же смог закончить школу, — возразила Мишель.
— Откуда ты знаешь? Я никогда не говорил…
— Этан, я давно знаю, что ты образованный человек — по крайней мере более образованный, чем ты старался показать в салуне. Это было видно по твоей речи, манерам. Помню, ты говорил, что после восьмого класса учился самостоятельно, и я приняла это объяснение, потому что ты этого хотел, но сразу увидела, как оно не согласуется с тем, что я вижу и слышу. Так где же ты учился?
Этан смутился. Истина — вся истина — сейчас не могла никому повредить. По крайней мере Мишель он был обязан открыть ее.
— В конце концов я попал в университет в Пенсильвании. Правда, сначала мне пришлось стать гораздо умнее и богаче и пережить четыре года борьбы, но каким-то образом все это мне удалось.
— Как?
— Один человек, с которым я работал, уроженец Корнуолла и горняк по призванию, был настоящим мастером взрывного дела. Его звали Коннел Пенвин. Я пробыл его подручным всю войну и только потому остался в живых. Он был очень осторожным и вдумчивым. Он прибыл в эту страну с надеждой сколотить состояние. Правда, он говорил, что так и не нашел свой золотой прииск, и, когда началась война, отправился на восток воевать, заработать себе на возвращение в Уэльс и закончить жизнь по другую сторону Атлантики.
Во всяком случае, так он говорил мне, и я верил ему. Он был моим наставником — необразованный, но по-своему мудрый человек. Коннел побуждал меня как можно больше читать, и поскольку писать мне было некому и получать письма не от кого, он решил, что я должен завести дневник. Это был примитивный дневник, не имеющий ничего общего с твоими записями, но он позволил мне поупражняться в письме, от которого я отвык с тех пор, как умерла мать. Коннел покупал мне книги, а я читал ему вслух. Он считал эту сделку справедливой. Меня всегда удивляло, зачем он тратит на меня деньги, скопленные на поездку домой, но я был слишком эгоистичным, чтобы возражать. Чаще всего я читал юридические книги. Коннел питал огромное уважение к правосудию. Только закон умеряет права королей, говорил он, и возвышает простолюдинов. Он добавлял, что законы должны проводить в жизнь справедливые и порядочные люди. Мне казалось, что в душе Коннел считает себя Диогеном Нового Света, ищущим честного человека.
— Значит, в те времена ты был честным?
— Так думал Коннел. Помогло то, что он считал, будто я спас ему жизнь.
— Это правда?
Этан пожал плечами.
— Я убил снайпера мятежников, который целился во флягу Коннела с нитроглицерином. Впрочем, я спасал и свою шкуру. Коннел отнесся к этому слишком серьезно и всегда помнил о моем поступке. — Этан рассеянно поглаживал волосы Мишель. — Когда война закончилась, он заявил, что будет платить за мое обучение. По-видимому, у Коннела были свои представления о справедливости. Он нашел не золотую, а серебряную жилу и не сказал о ней ни одной живой душе, потому что знал — это вызовет еще одну вспышку лихорадки, еще больше жаждущих потянется на запад в поисках богатства. Он считал, что его участок в полной безопасности — до тех пор, пока он хранит свою тайну. Только уроженец Корнуолла смог бы разыскать серебряную руду или же распознать ее под слоем сопутствую щей черной породы. После войны я остался на востоке, а Коннел отправился в Скалистые горы. Через шесть месяцев после его отъезда я получил первый денежный перевод на мое имя. Сумма изумила меня. Я мог бы двадцать раз окончить университет благодаря деньгам, которые он прислал и продолжал присылать мне.
— И тебе никогда не приходило в голову забрать эти деньги и пустить их на другое дело?
— Нет. Я хотел учиться. Стать юристом. Мне казалось, его порадует Коннела. — Этан усмехнулся. — Мне просто не терпелось поскорее выучиться и занять кресло судьи. Я считал, что Коннелу будет приятно иметь знакомого судью.
Мишель выпрямилась и отстранилась, вглядываясь в его лицо в темноте и досадуя, что ничего не видит.
— Ты хочешь сказать, что стал юристом? — выпалила она.
— Да, — отозвался из темноты Этан. — Я поступил в школу права и закончил ее. Это произошло четыре с половиной года назад, в 1871 году. После этого я уехал в Нью-Йорк, подумывая завести практику.
— Как раз в то время, когда произошло наше мнимое знакомство.
— Да. Я же говорил тебе, что в то время был в Нью-Йорке.
— Ты говорил, что работал в банке. Хьюстон намекнул, что ты грабил банки. Черт возьми, да кто же ты такой. Этан Стоун?
