Ивлин Во
Возвращение в Брайдсхед
Что может быть хуже тошноты? Просим прощения за грубость, но поскольку без рвоты от нее не избавишься… Давайте. Не стесняйтесь. Мы отвернемся.
Вы дрожите, вы вспотели? Вас все еще немного мутит? Почистите зубы, прополощите горло и примите горизонтальное положение. Обложитесь подушками, накройтесь одеялом, суньте под бок грелку и уймите дурноту изысканной прозой Ивлина Во.
Ивлин Во умеет как никто возвращать читателя на твердую почву. Он мягко возьмет вас за руки, приподнимет на цыпочки, чуть подержит и снова опустит. В этом ему нет равных.
С первой же страницы романа «Возвращение в Брайдсхед» – хвалебной песни привилегированному классу – мы видим, как писатель создает методом повтора эффект устойчивого равновесия. «Тогда я подумал», а через пару строк – «теперь я думал». «Четверть мили» в одной части предложения – «четверть мили» в другой. Смысловые повторы («еще недавно были» – «еще виднелись») ведут нас вперед точным танцевальным шагом. Точки с запятыми обеспечивают короткие ненавязчивые паузы, позволяющие насладиться красотой мгновения; запятые – плавность и вихревое движение повествования. Ритм действия не замирает ни на секунду: «Через полчаса мы были готовы и через час тронулись»[29]. Как ваше самочувствие? Проза Во – это грациозный танец, а сам писатель – искусный партнер, кружащий вас по залу.
Ой! Не нервничайте. Если боитесь, что тошнота вернется, продолжайте читать. Именно рвота свела Чарльза, нашего рассказчика, с одной аристократической семьей, с которой его на протяжении многих лет будут связывать глубокие напряженные отношения. В бытность студентом Оксфорда Чарльз жил в комнатах на первом этаже с видом на внутренний дворик. Однажды Себастьян, сын лорда и леди Брайдсхед (юноша был «волшебно красив той бесполой красотой, которая… словно звонкая песня, зовет к себе любовь»), все еще не расстающийся со своим плюшевым мишкой, выпил лишнего и, проходя незадолго до полуночи мимо окна Чарльза, перегнулся через подоконник в комнату, куда его благополучно и стошнило. «Выбор» молодого аристократа не разозлил Чарльза. Напротив, он великодушно усмотрел трогательную «чистоплотность наизнанку в том, как Себастьян в своей крайности поспешил к открытому окну». Когда на следующий день, вернувшись к себе после лекций, Чарльз увидел заваленную цветами комнату и записку с приглашением на обед, он проникся к Себастьяну еще большей симпатией. Вскоре героя закрутил водоворот богемной жизни. Он попал в мир, где гостей потчуют бекасиными яйцами, – в мир красоты, волнующих впечатлений и чужих семейных проблем, в мир, озаривший его молодость и наградивший разочарованиями.
Однако жизнь и художественная литература сотканы именно из таких необыкновенных знакомств, перерастающих в дружбу. Если бы Себастьяна не стошнило в комнату Чарльза, тот никогда не посетил бы Брайдсхед, не познакомился бы с его «немыслимо обаятельными» сестрами, не ступил бы в «таинственный, очарованный сад», перенесший его, пусть на короткое время, в счастливое детство, которого у него не было.
Так что возблагодарим тошноту, Себастьянову и вашу. А Ивлина Во – за то, что вам стало лучше.
Тревога
Генри Джеймс
Женский портрет
Состояние тревоги подобно пиявке, высасывающей из человека энергию, уверенность и смелость. Тревога – постоянное ощущение беспокойства и опасности – это одновременно и реакция на внешние обстоятельства, и способ восприятия действительности. Но если над внешними обстоятельствами мы не властны, то душевные порывы вполне способны контролировать: смех или солидный глоток кислорода (последнее есть следствие первого) обычно помогают хотя бы на время снять напряжение и расслабиться.
Из четырнадцати выявленных нами причин тревожного состояния[30] десять может нейтрализовать первая глава романа Генри Джеймса «Женский портрет». Она открывается описанием идиллической церемонии послеполуденного чаепития в саду загородного английского дома: скудеющие потоки летнего света, длинные тени, чашки, подносимые к губам не спеша, тканые коврики, стеганые кресла, книги, разбросанные на лужайке под сенью деревьев. Это косвенное приглашение успокоиться и выпить чашку чая (полезно, если вас гложет беспокойство, вызванное причинами два, три, четыре, семь, десять, одиннадцать, двенадцать и в какой-то степени тринадцать) превосходно вписывается в неспешное течение изящной прозы Джеймса, которая сама по себе исцеляет от тревожного состояния, а также помогает сделать первый шаг к тому, чтобы полностью избавиться от тревоги, вызванной причиной номер восемь.
Язык Джеймса воздушный, как взбитые сливки. А сам роман мы бы сравнили с соленым сливочным маслом: красоту повествования дополняют откровенные диалоги (целебное средство от тревоги, вызванной причинами с первой по четвертую и седьмой). Шутливая беседа, которую ведут трое мужчин – пожилой американский банкир мистер Тачит, его внешне безобразный, но обаятельный сын Ральф и наделенный типично английской красотой лорд Уорбертон, – заставит вас не раз улыбнуться, да и сами персонажи постоянно поддразнивают друг друга (лорд Уорбертон, например, нарочито, совсем не по-английски, намекает на богатство мистера Тачита). Освобожденная от оков условностей общепринятого этикета, эта беседа раскрепостит вас и избавит от смущения (а также послужит превосходным успокаивающим средством для случаев шесть, девять и с десятого по двенадцатый).
