Рабби Хаим, как всегда, подмел пол, растопил печь, разложил скатерти и зажег свечи и керосиновые лампы. Мы спокойно помолились, встретили субботу и прочли вечернюю молитву аравит. Но когда кантор благословил вино, не нашлось ребенка, чтобы его выпить[199]. Я поискал конфеты у себя в кармане и спросил у одного из молившихся: «Где твой сын?» Он ответил, запинаясь: «Остался с матерью». Я спросил второго: «А ты почему не привел своего сына в Дом молитв?» Он ответил: «Я и себя-то самого чудом привел. Все будние дни человек изнуряет себя в поисках заработка, приходит суббота — хочется спокойно отдохнуть».
Как хороши были субботние вечера в то время, когда Дом учения был полон евреев и дети окружали пюпитр кантора и отвечали вслед за ним «Аминь»! А сейчас, когда отцы видят чудо в том, чтобы самим прийти на молитву, какое же чудо из чудес должно случиться, чтобы они привели и сыновей?
Я опять пошарил в кармане. Конфетные обертки давно порвались, и теперь конфеты прилипли к моим пальцам. Я обтер пальцы тряпкой и побрел в свою гостиницу подкрепиться. А после еды вернулся в Дом учения, чтобы объяснить людям прямые толкования и скрытые намеки в недельной главе Торы, как я обычно делал каждую субботу вечером. Пришли три человека и сели возле печки. Один зевнул, другие за ним, а когда он сам перестал зевать, они своими зевками снова его заразили. Я раскрыл книгу и стал прислушиваться к шагам снаружи. Прошло с полчаса, но никто больше не пришел. Я подумал: «А эти, что сидят со мной рядом, — эти почему не просят меня объяснить им что-нибудь? Ну если они сейчас попросят, я сам не стану им ничего объяснять!» Но они и не думали просить. И поскольку они молчали, я подумал: «Когда двое сидят и слова Торы звучат между ними, то Шхина пребывает тут же. Много их или мало, надо говорить. И даже если есть один-единственный, который хочет услышать слова Торы, нельзя отказывать ему в этом».
Но пока я так думал, эти трое выскользнули за дверь и ушли.
Странно чувствует себя человек, который наполнил чрево свое главами Торы и словами мудрецов, а никто не хочет его слушать. Тем более что в предыдущие субботы я не готовился специально, рассчитывая говорить то, что вложит мне в уста Всевышний, а на этот раз приготовил многое.
Я стоял один-одинешенек в Доме учения и глядел на горящие свечи. Сначала я сказал им: «Напрасно вы стараетесь», но потом подумал-подумал и поправил себя: «Нет, это не так, ведь вы стараетесь ради субботы».
Я разгладил чистую скатерть на столе и закрыл свою книгу.
Не для того я пришел сюда, чтобы пообщаться с людьми. И даже не для того, чтобы толковать главы Торы. И тем не менее это общение и эти толкования делали мое пребывание здесь приятнее. И может быть, во мне даже рождалась некая толика гордости, когда я стоял перед общиной и говорил. Но уж конечно эта гордость была не больше той, что испытывает указка, которой учитель указывает детям буквы.
Я встал и надел пальто. Но перед тем как уйти, я мысленно повторил все те слова, которые приготовил, чтобы произнести перед общиной.
Нынешняя недельная глава начиналась словами «Вот исчисление того, что употреблено для скинии, скинии откровения»[200], а слова, которые я хотел произнести, были связаны с окончанием главы: «Ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева во все путешествие их»[201].
Требуется определенная точность в понимании слов «перед глазами всего дома Израилева». Разве это о домах сказано «глаза»? И что хочет сказать нам Раши[202], благословенной памяти, когда объясняет, что места остановки тоже называются «путешествием»? Я намеревался вернуться к фразе: «И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию»[203] и напомнить, что слава Господня не составляет часть облака, поэтому облако покрывает скинию, а слава входит в нее и наполняет ее собою. И потому сказано, что Моисей не мог войти в скинию, потому что ее осеняло облако и занимала собою слава. И лишь когда облако поднималось, сыны Израилевы, то есть дом Израилев, вновь отправлялся в путешествие свое. А значит, слава Господня наполняла скинию и на остановках, и в пути, и потому путешествие — это и то и другое.
А почему в самом начале этой недельной главы сказано: «Вот исчисление того, что употреблено для скинии, скинии откровения», то есть почему слово «скиния» повторено дважды? Это повторение провозвещает, что скинии предстоит пережить два разрушения — Первого храма и Второго храма. И тут мы испытываем недоумение: ведь тот момент, когда народ Израиля строит скинию, — это момент радости и веселья, зачем же было Святому и Благословенному сообщать им такую дурную весть? Но наш вопрос тут же находит ответ в следующем слове — «откровение», оно же «свидетельство». Это Господне свидетельство для всех, вступающих в сей мир, что евреям даровано прощение. И в этом состоит великая весть. Тот факт, что Всевышний дважды исчерпал Свой гнев на камнях и деревьях Храмов, а евреи при этом дважды остались вживе, свидетельствует, что скиния — это залог еврейского существования. Именно потому и повторено: «скиния свидетельства» — что означает залог существования и свидетельство искупления евреев. И таково это издревле.
А в конце я хотел опять вернуться к началу главы, чтобы объяснить несколько мест, по поводу которых задавались те или иные вопросы, коснуться различных представлений о времени, содержащихся в нашей вечной Торе, а под конец — также разъяснить причины изготовления сосудов для скинии прежде изготовления шатра для нее. Хотя я не возражаю против тех толкований, которые утверждают, что сосуды, упоминаемые в Торе, подразумевают свойства человеческой души, но мне хотелось показать, что есть основания думать, что Тора намекает нам на необходимость утвердиться в наших добродетелях, прежде чем входить в святой шатер.
Свечи догорели почти до конца, но все же ярко освещали помещение. Еще ярче пылали лампы, которые рабби Хаим наполнил керосином. Я достал из кармана ключ, вышел и запер за собой дверь. А где же сам рабби Хаим? Я слышал, что он собирался пойти к жене Ханоха, прочесть там кидуш.
