Принимая во внимание эту совсем недавнюю историю, теперь кажется очевидным, что в переговорах о создании зоны свободной торговли между США и Европой, а также между США и большей частью тихоокеанского региона (за исключением Китая) речь идет совсем не о создании системы настоящей свободной торговли. Истинная цель этих соглашений – установить режим управляемой торговли, то есть такой, который будет служить особым интересам, уже долгое время определяющим торговую политику Запада.
Существует несколько основополагающих принципов, которые должны учитывать и разделять участники переговоров. Во-первых, любое торговое соглашение должно быть симметричным. Так, например, если в рамках транстихоокеанского партнерства США требуют, чтобы Япония сократила объем субсидий производителям риса, они, в свою очередь, должны сократить субсидирование релевантных для них производителей (поскольку производство риса является относительно неважной частью американской экономики), а также субсидии на воду.
Во-вторых, ни одно торговое соглашение не должно ставить интересы корпораций выше интересов нации в целом, тем более когда речь идет об аспектах финансового регулирования и защиты интеллектуальной собственности. Торговое соглашение между Америкой и Чили, например, ограничивает контроль за движением капитала, принятый в Чили, хотя теперь МВФ признает, что контроль за движением капитала может быть эффективным инструментом макропруденциальной политики.
Иные торговые соглашения требуют финансовой либерализации и дерегулирования, невзирая на то что кризис 2008 года должен был научить нас тому, что отсутствие качественного регулирования ставит под угрозу экономическое процветание страны. Американская фармацевтическая индустрия, которая имеет огромное влияние на Торговое представительство США, сумела навязать другим странам несбалансированный режим интеллектуальной собственности, который враждебно настроен по отношению к лекарствам-дженерикам и способствует извлечению прибыли, но не спасению жизней. Даже Верховный суд теперь соглашается с тем, что американское ведомство по патентам зашло слишком далеко в патентовании тестов на гены.
Наконец, должна быть приверженность принципу прозрачности. Но участники торговых переговоров должны быть готовы к тому, что Соединенные Штаты придерживаются практики минимальной прозрачности. Торговое представительство США не желало раскрывать свою позицию в переговорах даже членам Конгресса, и на основании утечек информации можно понять, почему оно этого не желало. Торговое представительство имеет обыкновение отступать от заявленных ранее обязательств, как, например, произошло с доступом к дженерикам, который Конгресс открыл в более ранних торговых соглашениях, например, с Перу.
В случае с ТТП есть и другие поводы для беспокойств. Азия наладила эффективную цепь поставок, благодаря которой товары по мере производства легко перемещаются из одной страны в другую. Но есть подозрения, что ТТП может сильно ей навредить, если Китай и в дальнейшем будет оставаться вне его.
Ввиду того, что тарифы и так низки, участники переговоров преимущественно будут обсуждать не тарифные, а регуляторные барьеры. Торговое представительство США, которое откровенно представляет и отстаивает интересы корпораций, с большой долей вероятности будет продвигать общие стандарты, максимально низкие из возможных, соответственно, снижая свои собственные. Так, например, во многих странах существуют налоговые и регуляторные положения, лишающие мотивации покупать большие автомобили, и не потому, что они пытаются таким образом проводить дискриминацию в отношении американских товаров, а потому, что они озабочены проблемой окружающей среды и думают об эффективном использовании энергии.
Как уже было сказано ранее, в более широком контексте торговые соглашения ставят коммерческие интересы выше всех остальных ценностей, а именно: права на здоровую жизнь и защиты окружающей среды. И это лишь два примера из многих, которые можно привести. Франция, например, запрашивает для себя «культурное исключение» в торговых соглашениях, которое позволило бы ей продолжать поддерживать свои фильмы, пользу от которых получает весь мир. Эти и другие ценности вообще не должны обсуждаться.
На самом деле, ирония в том, что общественная выгода от подобных субсидий огромна, при этом издержки ничтожны. Неужели кто-то всерьез считает, что французский художественный фильм может представлять серьезную угрозу для голливудского летнего блокбастера? И тем не менее алчность Голливуда не знает границ, а участники торговых переговоров не привыкли брать пленных. Именно по этой причине подобные вопросы должны исключаться еще до того, как участники сядут за стол переговоров. В противном случае, начнется выкручивание рук, и возникнет серьезный риск того, что в результате соглашения базовые ценности будут принесены в жертву коммерческим интересам.
Если бы участники переговоров стремились выработать режим по-настоящему свободной торговли, при котором интересы общества ставились бы во главу угла, а мнение обычных граждан имело бы не меньший вес, чем мнение лоббистов от корпораций, я бы, возможно, поверил в то, что получившееся соглашение действительно может укрепить экономику и способствовать всеобщему благополучию. К сожалению, в реальности мы имеем управляемый торговый режим, который в первую очередь служит интересам корпораций, и совершенно недемократичный и непрозрачный процесс переговоров.
Вероятность того, что в результате переговоров получится соглашение, которое будет выгодно простым гражданам Америки, ничтожно мала. Еще мрачнее перспективы для простых граждан других стран.
Как интеллектуальная собственность способствует усугублению неравенства
[84]
В нашей борьбе с неравенством мы настолько привыкли к плохим новостям, что испытываем чуть ли не потрясение, когда случается что-то хорошее. После того как Верховный суд законодательно закрепил за богатыми людьми и корпорациями право на фактический подкуп американских выборов, никто, кажется, больше не ждал от него ничего хорошего. Но одно его недавно вынесенное решение дало простым американцам вещь, гораздо более ценную, чем деньги, – право на жизнь.
На первый взгляд, дело Ассоциации молекулярной патологии против компании Myriad Genetics кажется настоящей интригой научного мира: суд единогласно постановил, что человеческие гены не могут быть запатентованы, но синтетическая ДНК, полученная в лаборатории, может. Однако в данном случае ставки были гораздо выше, а вопросы значительно более фундаментальны, чем может показаться. Это дело было противостоянием между теми, кто хочет приватизировать право на здоровье, сделав его прерогативой способных платить деньги, и теми, кто считает всеобщее право на здоровье неотъемлемой частью справедливого общества и исправно функционирующей экономики. В более глубоком смысле, этот случай продемонстрировал то, каким образом неравенство формирует нашу политику, работу юридических органов и состояние здоровья населения.
В отличие от жестокого противостояния компаний Samsung и Apple, в котором арбитры (американские суды) лишь создавали видимость объективности, а по факту судили в пользу домашней команды, дело против Myriad Genetics было куда значительнее банальной борьбы двух корпоративных гигантов. Оно словно увеличительное стекло позволило подробно разглядеть самые опасные и далекоидущие последствия неравенства, увидеть, как дается победа над эгоистичными практиками корпораций, и, что немаловажно, сколько еще мы рискуем потерять в подобных битвах.
