Она увидела грузовик. Услышала жуткий скрежет тормозов, потом тупой удар, словно молотом врезали по мешку картошки, и Хеар исчез. Затем раздался визг покрышек и тупой металлический удар, потом опять визг и еще один удар.
– Доктор Хеар! Колин! Нет. Бога ради, нет, не-е-е-ет!
Дверь у нее за спиной открылась, она услышала шаги.
Сэм подалась вперед, сжимая бедра руками, потом припустила бегом, протиснулась сквозь толпу, которая уже успела скопиться на шоссе, посмотрела – да, это профессор Хеар. Он лежал лицом вниз, голова где-то под массивным колесом тягача, рядом расползалось пятно крови.
Она повернулась, побрела прочь, споткнулась о кого-то, извинилась, опустилась на колени, и ее обильно вырвало.
34
В помещении было тепло, Сэм предложили чай, горячий и сладкий, приторно-сладкий. Она отпила немного, почувствовала тепло в горле и желудке, тепло, растекающееся по всему телу, а потом поставила кружку, чтобы не обжечь пальцы. Она опустила ее на виниловую столешницу, на которой кто-то вырезал: «ПОШЛИ ВСЕ В ЖОПУ». Надпись, похоже, была совсем свежая.
Странно, что в полиции не заметили этого, не убрали надпись или хотя бы не попытались ее прикрыть. Или, может, здесь все время такое творится? Потом буквы у нее на глазах изменились и сложились в слово: «АРОЛЕЙД».
Сидевший напротив полицейский улыбнулся Сэм, он был крупный, похожий на медвежонка, в синем шерстяном костюме с серебряными пуговицами и россыпью перхоти на плечах. У него был вид человека, который готов изменить весь мир к лучшему, но вот только не знает, как это сделать.
– Пейте еще, милая, выпейте чай залпом. Вам сразу станет лучше.
Сэм кивнула, снова взяла кружку, но ее слишком трясло, и чай выплескивался, обжигал ей руки. Она поставила кружку обратно, и вокруг нее расползлось влажное пятно.
– Извините. Бога ради, простите.
– Ерунда, милая. Пусть он немного остынет.
Сэм порылась в сумочке, вытащила носовой платок, вытерла руки, потом губы. Прополоскала рот, но горечь все равно осталась. Она оглядела комнату: маленькая, непримечательная допросная с жесткими стульями, как в университетской аудитории; зеленая краска на стенах уже пооблупилась, а в одном месте отвалился кусок штукатурки – уж не приложили ли они тут головой во время допроса какого-нибудь панка?
Полицейский медленно зачитал вслух ее показания.
– Больше ничего не хотите добавить, милая?
«Хочу.
Это я во всем виновата.
Я убила Таню Джейкобсон. А теперь еще и доктора Хеара. Они оба умерли, потому что… потому что хотели мне помочь?
Но тогда почему Бамфорд О’Коннелл жив? Потому что он даже и не пытался? А как насчет Кена?»
– Все в порядке, милая?
Сэм, вздрогнув, выпрямилась, моргнула:
– Извините. Я…
– Может быть, хотите ненадолго прилечь?
Она почувствовала, что желудок свело судорогой.
– Нет, спасибо. Мне нужно возвращаться… обратно в Лондон.
– Там кто-то пришел из университета, чтобы проводить вас на вокзал.
– Спасибо. Это… очень мило.
Полицейский подвинул Сэм по столу протокол допроса:
– Подпишите, пожалуйста. Не знаю, захочет ли коронер, чтобы вы присутствовали на дознании. Если вы ему понадобитесь, вас известят.
Сэм прошла за полицейским к выходу, где, к своему удивлению, увидела, что ее ждет не кто иной, как Лашло. Он встал: ицо серое, черные круги под глазами стали еще заметнее. Сэм невольно заплакала, и полицейский успокоительно похлопал ее по плечу, сказал:
– Боюсь, у дамы сильный шок. Я предложил отвезти ее в больницу, но она хочет вернуться в Лондон.
Потом Сэм оказалась на улице, где было холодно и ярко светило солнце, села в побитый «ситроен» Лашло. Он пристегнул ее к сиденью ремнем безопасности, закрыл дверь, затем сел сам и завел машину. Она прислушалась к гудению мотора, похожему на рокот газонокосилки.
– Спасибо, – поблагодарила Сэм.
– Я думаю, поезда ходят часто.
– Да.
Несколько минут они ехали молча, потом Лашло вдруг сказал:
– Ужасно. Как это все ужасно.
– Да.
– Без Хеара кафедра – ничто. Он столько всего знал. Мы ведь только-только начали исследования.
– Мне так жаль. Доктор Хеар был очень приятным человеком.
Сэм чувствовала, что слезы текут по лицу, но даже не потрудилась их вытереть.
– Доктор Хеар был очень предан науке. Пожалуй, даже слишком предан.
– Что вы имеете в виду?
Лашло повернул голову, посмотрел на нее:
– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
Он остановился перед светофором.
Сэм посмотрела на ассистента профессора, но его лицо оставалось бесстрастным, она увидела на нем только пустоту, словно бы вывесили объявление: «ИЗВИНИТЕ, ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ ВРЕМЯ, НИЧЕМ ПОМОЧЬ НЕ МОЖЕМ».
– Я чувствую себя виноватой, – сказала Сэм. – Мне кажется, что я невольно стала причиной его смерти.
– Нет, – возразил Лашло с резкостью, удивившей ее. Загорелся зеленый, и они тронулись. – «Не буди лихо, пока оно тихо». Слышали про такую народную мудрость, миссис Кертис?
– Вы это к чему?
– Да к тому, что если вас пугает то, что вы видите будущее, так нечего и пытаться туда заглядывать.
Молодой человек молча смотрел перед собой. В голове у Сэм стучало, желудок снова скрутило.
– Я вовсе не стремлюсь заглядывать в будущее.
– Тогда зачем же вы приехали сюда?
– Потому что хочу прекратить это. Я хочу перестать видеть будущее. Я не хочу больше видеть его.
– Полагаю, вы зашли слишком далеко и теперь уже не сможете остановиться.
– Почему?
– Наше существование полно ограничений. У стран есть границы. У жизни есть граница, за которой – смерть. Земная гравитация также имеет свои границы, за пределами которых она не действует. Если вы решили заглянуть в область сверхъестественного, то останетесь зрителем лишь до определенной границы. Едва только вы ее пересечете, как тут же автоматически попадете в число участников происходящего. Вы меня понимаете?
Сэм посмотрела на собеседника, и ее начало трясти.
– Когда вы заглядываете в будущее, то выходите за пределы плоскости Земли, миссис Кертис. Если смотреть достаточно долго, вы пересекаете границу и попадаете в иное измерение.
– Я… не понимаю.
– Неправда. Вы прекрасно осознаете природу сил, действующих вокруг вас, тех самых сил, что вы принесли вчера с собой в лабораторию. Я по вашему лицу вижу, что вы все понимаете.
