Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
Он хотел… да, я понимал его. За это я продал душу Опекуну Мира. За возможность тихо спать с любимой и любящей женщиной, за сияющие взгляды детей и учеников, не замечающих твоего уродства, за мычание коров под стрехой хлева, за жизнь человека.
Нет, не так: за жизнь - человеком.
Брахман-из-Ларца, сам не понимая того, мечтал о близких людях. Это превратилось у него в навязчивую идею. Разыскать тех, в ком могли сохраниться хоть искры былой привязанности, раздуть из них костерок, заслонить собой робкий огонь от дождя и ветра… Но Панчалиец плюнул ему в лицо, Наездник Обрядов из Шальвапурской обители перешел в мир иной, Жаворонок-отец принудительно наслаждался воздухом Вайкунтхи и был недосягаем… Дрона вспомнил про меня. Чернокожего Вьясу из своего детства. Я думал, он явился убивать меня, а ему просто больше некуда было идти.
Клянусь: если моя "Песнь…" несовершенна, если ее власть над душами не безгранична, если я ошибся, проиграл, я сперва напьюсь, как чандала-скорняк, а потом вознесу благодарственную молитву!
Знать бы еще - кому…
* * *
Вопли со стороны протоки приближались. Вне сомнения, шайка претов углядела добычу, которая не знала, что ей ничего не грозит.
Добычи - они такие… умом не блещут. Стать претом проще простого. Сидит рыбак в челне, рыбку ловит, а у самого одно на уме: буренка по второму разу отелиться не может! Вот беда! И так это дело рыбака заботит, что больше уж ни о чем другом и думать не получается! Одна буренка в мыслях… Вода плеснула, челн качнулся, судьба подхихикнула - короче, утонул рыбак. Тело баграми ловили, да не выловили, женка повыла да успокоилась, дети-сироты куличи из грязи лепят… а тут на пятые сутки к полуночи отец семейства является.
В гости. Бродит вокруг хлева, сам весь синий, распухший, гирлянды из водорослей, рачьи клешни вместо браслетов, стучится под окном и у ворот - и буренкой интересуется. Вдруг отелилась, родимая! Если не кликнуть брахмана или ятудхана, чтоб отпугнул (первый - молением, второй - заклятием), то с месяц ходить будет. Потом перестанет. Память отшибет - куда ходить. Сперва память, потом речь. Осядет прет в камышах, станет по ночам выть да жаловаться бессловесно, еще пару-тройку таких же бедолаг отыщет… Общество любят.
А как пройдет мимо нездешний человек, так преты и повылазят. Ковыляют следом, спотыкаются, руками машут, глотку дерут - жалуются. Кто сведущ, тот сплюнет трижды и обойдет претов посолонь, они и сгинут. А кто несведущ, тот бегом… он бегом, а они следом.
Если на ногу не скор - захороводят. Дорогу спрячут. Бегай потом от них до рассвета… Помню я, Дрону первый раз двое претов углядели. Как же, остальным на них плевать, а тут человек новый, душевный… Я ему тогда забыл объяснить, как да что, а после уж и незачем объяснять стало. Двое претов, две стрелы, одна мантра… ох и полыхнуло! Аж с того берега видно небось было! Вот и сейчас: я и встать-то не успел, а у него уже смерть на тетиве. Жало странное, на лягушку похоже, а оперенье сизое, в четыре пера. Внучата мои поначалу все дергали: покажи стрелу, покажи, как ножик кидают, покажи, дай подержать, научи… Хорошо хоть, отказался. Ни к чему им, внучатам, эти штуки кидать-швырять! Для иного их рожали.
Тут как раз из кустов человек выломился. Вечер на дворе, видно плохо, одно я разобрал: мужчина. Росточку маленького, а бежал шустро, ловко и дротик в руке вертел.
Следом троица претов объявилась. Баба и два мужика. Придержал я Дрону за локоток, чтоб светопреставления не устраивал, не позорил тихую обитель, - и к нежити пошел.
- Беги! - кричит человек с дротиком.
Мне кричит.
Стар я, чтоб бегать. Другого боюсь: как бы он сдуру меня своим дротиком не пырнул! Ликом я черен, глаза от рождения желтые, вдобавок светятся по ночам - примет за упыря, и махнет по горячке… Нет, минуло. Тогда обошел я претов верным кругом, сплюнул через губу, как положено, они тихим дымом потекли, а меня вдруг жалость разобрала. Вот, думаю, мы человека травничком отпоим, а претам-дуракам сиди сиднем в сырой осоке… Прикрыл я глаза, собрал Жар в кокон, края подоткнул и глаза опять открыл.
Не знаю уж, что наш бедолага, которого преты гоняли, видел, а Дрона правильно смотреть мастак! Еще и погребальную песнь затянул, когда я вокруг претов костер распалил. Настоящий, на котором трупы жгут. Жару на нежить безобидную мало идет, им же не царями по второму разу воплощаться, не царскими советниками-наставниками, а так: кому - опять рыбаком, кому - лесорубом, кому - пахарем…
Жалко только, дротики сгорели.
Беглец наш по пути в каждого прета по дротику сунул, а тот, что в руке нес, последний остался.
Ладно, думаю, не станет же он меня за дротики ругать ругательски! Оборачиваюсь, а они с Дроной друг, напротив дружки застыли и молчат.
Один с дротиком, второй с луком.
А где какой - не разберешь в сумерках.
Похожи.
Как одна мать рожала. Только я уже к этому времени проморгался, уже вижу: не рожала их мать. Ни того, ни другого.
Опекун их рожал, Брахманов-из-Ларца.
Дрону, сына Жаворонка, и Крипу, сына Шарадвана-медведя.
Сходство крылось в главном: там, где любой член их варны обходился молитвами или накопленным Жаром, они хватались за оружие.
- …Как тебя из Вайкунтхи увезли, - рассказывал Крипа, время от времени прихлебывая из чашки, - так и нас с сестрой на третий день забрали. Летящие Гении, крылья б им по самые лопатки… подхватили под мышки и в небеса! Я думал - учиться везут, в обитель… Слыхал небось: индюк тоже думал, да плохо кончил! В лесу, гады, бросили. Хорошо хоть, еды какой-никакой оставили, воды в баклагах да еще пару малых луков и колчан со стрелами… Я, грешным делом, сам себя отпел: пропадем ведь пропадом! Представляешь, Дрона: нам лет по шесть, а мы в чащобе! Это после Вайкунтхи, где птичье молоко-сметана на золотом подносе! Листья вместо крыши, шакал вместо няньки… Потом землянку чью-то нашли, брошенную…
- Искать не пытались? - деловито спросил Дрона.
- Кого?
- Людей.
- Не пытались. Летящие Гении перед тем, как упорхнуть, велели: из этих мест ни ногой! Иначе беда стрясется… Ну, мы и ни ногой. День ни ногой, два ни ногой, неделю ни ногой - на десятый день от шума проснулись! Охота царская! Им охота, а нам забота! Вепрь-подранок прямиком на нашу землянку вывернул! Мы с сестричкой врассыпную и со страху в вепря по стреле всадили… Тут охотнички и подоспели. Оказалось, сам Грозный ловлей тешился! Еще удивлялся, седым чубом тряс: двое несмышленышей вепрю оба глаза вышибли… Чудо! А нам не до чудес, нас трусит, озноб продирает - страшно! Короче, забрали нас в Город Слона…
Крипа помолчал, глядя в пламя костра.
Костлявые плечи его сутулились, будто память о жизни найденышей обладала изрядным весом.
К земле гнула.
- Понимаешь, Дрона, тут такое дело… Нас в столицу привозят, а во дворце уже папа Шарадван ждет. Он уже всем про нас рассказал. Как согрешил, за апсарой подглядывая, как семя в тростники обронил, как мы в тростниках из этого дела сами собой получились… Красиво - заслушаешься! И выходим мы теперь вроде уже не бродяги без роду-племени, а мудрецовы детки! Оставил нас Грозный при дворе, растил как родных, а папа Шарадван тоже остался. Учить нас всему: от Веды Гимнов до Веды Лука! Выучил, ушел восвояси, а Грозный мне восемь лет тому назад звание воинского наставника предложил. Молодежь натаскивать…
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
