– Простила? Меня? А что тебе оставалось? Ты же сама тогда повела себя не лучше. Что там в Библии говорится про уважение родителей? А про осуждение других? А слово шлюха, ты тоже в Библии вычитала?
Настуся снова стрельнула глазами в сторону Зины. Та уже перестала делать вид, что выполняет домашнее задание, и наблюдала за происходящим, но на ищущий взгляд подруги не отреагировала, и Настусе пришлось отвечать самой:
– Да, я согрешила. Но после сходила к батюшке Афанасию и исповедалась. А вот ты ходила?
– Чего-о? – Яринка заморгала, – Ты ходила к батюшке и рассказала ему про то, как мы тут… как…
Я почувствовала, как горят щёки. Наша драка вчетвером явно не входила в число поступков, которыми можно гордиться, и до сих пор я искренне надеялась, что это осталась между нами.
– Тайна исповеди нерушима, – назидательно ответила Настуся в ответ на наши безумные взгляды, – Чтобы снять с души грех, необходимо покаяться. Странно, что вы этого не сделали.
Яринка издала глубокий стон и уткнулась носом в колени. Я по-прежнему не знала, что сказать. Батюшка Афанасий был одним из немногих взрослых здесь, к кому я испытывала если не привязанность, то симпатию и глубокое уважение. Добрый, деликатный, с беззащитным взглядом карих глаз, верующий без малейшей фальши, и поэтому не вызывающий этим раздражения. Его мнением я дорожила. И мне была очень неприятна мысль о том, что теперь, благодаря Настусе, он посвящён в подробности нашей безобразной потасовки.
– Ты просто дура, – сказала я, – Кой чёрт тянул тебя за язык?
Настуся растерянно заморгала. Похоже, она ожидала нападок со стороны Яринки, но не от меня. И её голос теперь чуть дрожал:
– Я не дура. Я просто сделала то, что и нужно было сделать. Я поступила плохо, но раскаялась в этом, и пошла в церковь, чтобы снять с души грех.
– Ну и снимала бы молча! – снова взорвалась Яринка, а молчавшая до этого Зина, вдруг виноватым голосом сказала:
– Насть, девочки правы. Не надо было батюшке об этом говорить. Ты же знаешь, как он за всех переживает. И эти твои… проповеди тоже уже поперёк горла. Зачем ты это делаешь?
Теперь Настуся бросала загнанные взгляды поочерёдно на нас троих, и мне вдруг стало очень неловко. Чем бы она ни руководствовалась, заводя свои дурацкие душеспасительные речи – это явно делалось из благородных побуждений. И я уже открыла рот, чтобы как-то смягчить всё прозвучавшее здесь ранее, постараться обратить в шутку, но Яринка опередила меня.
– Тебя уже сто раз просили просто замолчать, и не лить нам в уши этот бред. Как будто в школе и в церкви мало!
Настуся прижала к груди растопыренную ладонь и тонко воскликнула:
– Так я же для вас стараюсь!
– А для нас зачем? – удивилась Зина, но Настуся махнула на неё рукой.
– Да с тобой-то всё нормально. Для Даши и Ярины.
– Ого! – Яринка явно была заинтригована, – А с нами что не так? Недостаточно хорошие? Грешные? Недостойные?
– Испорченные, – тихо и серьёзно ответила Настуся.
Теперь уже мне стало обидно. Нет, разумеется, ни я, ни моя подруга, далеко не примеры для подражания, нас нельзя назвать набожными или (любимое слово Агафьи) добродетельными, но чтобы испорченными?
Похоже, на наших лицах очень живописно отразились все возникшие вопросы, и Настуся торопливо начала загибать пальцы.
– Вы не достаточно верите, даже ты, Даша, а ведь ты поёшь в хоре! Вы постоянно посмеиваетесь над уроками божьего слова, над тем, что написано в Библии. Вы не уважаете мужчин, я же слышала, как вы своих женихов называли! А эти вопросы, которые вы задаёте Агафье Викторовне? Все молчат, а вам вот надо. И девушку, которая покончила с собой, вы оправдывали, а ведь она совершила самые страшные грехи, которые только было можно!
Настуся говорила что-то ещё, но я не слушала, потому что отвлеклась на Яринку. А та вела себя угрожающе. Сжала, закусила губу, и, напрягшись всем телом, подалась вперёд. Точь в точь как в тот незабываемый вечер нашей коллективной драки, перед тем как броситься в бой. И чтобы предотвратить непоправимое, я громко, перебивая Настусю, позвала:
– Ярина!
Бесполезно. Она, лишь на миг, скосив на меня глаза, снова повернулась к Настусе, и всё-таки атаковала. И хоть атаковала на этот раз только словами, но, как оказалось позже, это имело последствия, куда более серьёзные, чем от нашей прошлой стычки.
– Ух ты, какая святоша отыскалась! Ты кого обмануть хочешь? Мы все здесь знаем, отчего ты на самом деле так бесишься. Завидуешь нам, потому что у нас есть женихи, а у тебя нет, и вряд ли когда-нибудь будут. Думаешь, овечкой прослыть, чтобы это у тебя в анкете записали? На большее мозгов не хватает?
Настуся вскочила на ноги. Её глаза сверкали, губы округлились, и на них явно дрожало готовое сорваться ругательство. Пару секунд я обречённо ждала, что сейчас они с Яринкой всё же сцепятся не на жизнь, а на смерть. Но Настуся вдруг расправила плечи и посмотрела куда-то в пустоту, между нами. Потом спокойно сказала ни к кому не обращаясь.
– Видит бог, я сделала всё, что могла.
И развернувшись на пятках, покинула дортуар, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Несколько секунд мы молчали. Яринка сопела от сдерживаемой ярости, Зина шевелила губами, не глядя на нас. Я же чувствовала одновременно и облегчение оттого, что, похоже, надоедливые Настусины проповеди остались в прошлом, и вину перед ней, за то, что пришлось добиться этого таким грубым образом.
– Ничего, – буркнула Яринка, которой, кажется, тоже стало неловко, – Перебесится и придёт. Зато заткнётся теперь.
Тут она оказалась права – Настуся заткнулась, никаких душеспасительных речей мы от неё больше не слышали. Позже она вернулась в дортуар, как ни в чём не бывало, о чём-то похихикала с Зиной, потом, как и в другие вечера, пожелала всем спокойной ночи и забралась в постель. Досадный инцидент с руганью скоро забылся, и, как казалось на первый взгляд, никак не отразился на наших отношениях. Единственную перемену, которую я смогла заметить в Настусе – теперь при разговоре со мной или с Яринкой она избегала смотреть нам в глаза. Быстро глянет – и тут же отводит взгляд. Сначала я принимала это за остаточную обиду, а потом привыкла и перестала обращать внимание. Тем более, что апрель подошёл к концу и первого мая с учений вернулся Дэн.
На этот раз я не смогла побороть искушение, и вышла на улицу, когда только что приехавшие парни, шли от автобуса к своему корпусу. Выглядели они, как и в прошлый раз оживлённо и весело. Присев на скамейку у подъезда, я высматривала среди них Дэна, когда один из ребят, с выгоревшими на солнце почти до полной белизны волосами, проходя мимо, вдруг чмокнул губами и крикнул:
– Малышка, поцелуй солдата!
Я вспыхнула, а его друзья захохотали. Как назло, со мной рядом не оказалось Яринки, которая опять пропадала в пошивочной, а уж у неё, я уверена, нашёлся бы достойный ответ для белобрысого. Я же смогла только отвернуться, делая вид, что ничего не слышу.
