Подобрав прошение, Лиза вышла из кабинета императора – она едва держалась на ногах. Анна Орлова поспешила к княгине, но ее опередил императорский генерал-адъютант. Поддержав Лиз под локоть, он сообщил ей вполголоса – так, чтобы не услышал сквозь неплотно прикрытую дверь Николай:
– Вас Ее Величество императрица Мария Федоровна ожидают… В галерее двенадцатого года… Пожалуйте, ваша светлость..
Лиза остановилась и с удивлением взглянула на военного. Голос Николая еще звучал у нее в ушах, и она не сразу осознала, кто и где ее ждет.
– Мария Федоровна… В галерее, – повторил генерал шепотом, так как император, прохаживающийся по кабинету, как раз приблизился к двери. – Идемте скорей…
– Я подожду тебя в карете, – быстро сказала ей Орлова.
Лиза последовала за генерал-адъютантом. Она недоумевала, отчего вдруг вдовствующая императрица, которая прежде не удостаивала ее и кивка головы, считая плодом разврата бездушной свекрови, лишившей своего сына Павла престола на долгие годы, теперь вдруг назначила ей свидание. И не где-нибудь – а в галерее двенадцатого года…
Мария Федоровна, одетая во все черное, стояла перед портретом старшего сына и, завидев Лиз, отпустила генерал-адъютанта, а потом поманила княгиню к себе, не дав той даже поклониться.
– Не стоит, девочка моя, – произнесла она с необыкновенной для себя ласковостью. – Как вы чувствуете себя нынче? Я знаю, вы были серьезно больны. Я денно и нощно молилась за вас Господу…
– Благодарю, Ваше Величество, – склонила голову Лиз, – мне много лучше…
– Я рада… – Матушка царя снова обратила взор на портрет Александра. – Я тоскую о нем, – призналась она проникновенно. – И думаю, вы – тоже. Он был самым любимым, самым умным, самым красивым из моих сыновей. И внешностью пошел в меня. Я знаю, Лиз, вы искренне любили его. – Она дотронулась пальцами до руки княгини. – Я многие годы была несправедлива к вам. Теперь я позвала вас сюда тайком от императора, чтобы пред лицом Сашеньки попросить у вас прощения.
Прежде я полагала вас сыгравшей решительную роль в намерении Александра до срока занять отцовский престол, потом почти ненавидела за то, что из-за вас его отношения в семье не складывались. Но теперь я понимаю: только с вами он был счастлив, и я благодарна вам за то, что вы прошли с ним рука об руку всю жизнь и сделали ее светлой и спокойной. Я каждое утро смотрю на плац, где маршируют войска, – я вижу там вашего сына, Лиз, и в нем я узнаю Александра. – В глазах императрицы блеснули слезы. – Нас только двое, Лиз, кто помнит и любит его. И вы во всем можете полагаться на меня, как полагались бы на собственную матушку. Я вам признаюсь, – она понизила голос, – Александр явился мне во сне. Он знает, что вы больны. Он просил меня укрепить вас… Мне стало известно, конечно, тоже в тайне, что вы подали прошение императору отпустить вас в Сибирь? – осторожно спросила она.
– Да, Ваше Величество, – призналась Лиз, – но император только что отказал мне.
– Я не буду спрашивать вас, дитя мое, – продолжила императрица, – по какой причине вы собрались в Сибирь. Я знаю ее так же, как знал Александр. Но так же, как он, я никогда не попрошу вас признаться мне. Я понимаю, что вам трудно теперь здесь, с Николаем Павловичем. Он часто невыдержан и чрезвычайно строг. Но в своем ответе вам Николай прав: вы принадлежите к императорской семье, а значит, должны соблюдать правила. Мы не можем позволить себе многого из того, что позволяют простые смертные, пусть даже и знатные дворяне. На нас лежит ответственность за Россию, за ее доброе имя, за ее вечную и непреходящую славу, наконец… Вам следует скрепить сердце, девочка, и, оставаясь в Петербурге, добиваться возвращения того, кто вам дорог. Добиваться его здесь – нигде в другом месте вы этого не добьетесь, Лиз. Я буду помогать вам. А пока, – Мария Федоровна сделала значительную паузу, – насколько я знаю, граф Анненков был женат, – вспомнила она, чем поразила Лизу. – Так, может быть, чтобы скрасить его пребывание в ссылке, пока мы не убедим императора простить его, к нему бы направилась его жена, француженка, если я не ошибаюсь, – предложила императрица. – Я готова сама ходатайствовать перед Николаем Павловичем. Отпустить француженку ему будет гораздо проще, чем всех остальных, своих. К тому же таким образом он извинит себя за грубость перед вами, от которой страдает, я уверена… Он же тоже в юности был в вас влюблен. Так как насчет графини Анненковой?
– Я, право, не думала, Ваше Величество, – смутилась Лиз, озадаченная нежданным поворотом.
– А вы подумайте, – ободряюще посоветовала ей Мария Федоровна, – и если надумаете, – сообщите. Следовало бы написать ей, я полагаю. Почаще заезжайте ко мне. Ведь кроме вас мне не с кем теперь и поговорить об Александре… И приводите ко мне вашего сына. Ведь как никак я ему бабушка, а он меня совсем не знает…
* * *
«С Алексеем случилось несчастье. Если в вас сохранилась хоть капля сострадания к нему, приезжайте в Петербург», – прочитала маркиза де Траиль в письме княгини Орловой, полученном ею в декабре 1826 года. Возможно, если бы ей написал сам граф Анненков или кто другой по его просьбе, она бы еще задумалась, ехать ей или нет. Но письмо пришло от Анны Орловой, которой маркиза была обязана всей своей спокойной жизнью в прошедшие после войны тринадцать лет. Она не могла не откликнуться – она поехала, желая помочь, как помогла ей Анна, когда казалось, что жизнь уже подошла к концу.
Отдав поручения Биариц и ее мужу, назначенному теперь новым управляющим замком вместо Жана, маркиза отправилась в Петербург, хотя давно уже решила никогда больше не посещать город, обманувший ее надежды дважды. Она даже не представляла себе, какой долгий путь в действительности ожидал ее.
Столичный русский город, как показалось Анжелике, совсем не изменился за последние тринадцать лет, но заметно помрачнел. Проехав по Невскому проспекту мимо Казанского собора, ее экипаж миновал Дворцовую площадь и свернул на набережную к Мраморному дворцу.
Когда лакей, попросив гостью подождать немного, доложил о ее визите хозяйке и Анна появилась перед ней, – Анжелика с трудом сдержалась, чтобы не выразить вслух, как почти неузнаваемо переменилась княгиня, как она постарела. Но Орлова и сама понимала, какое впечатление произвела на француженку, потому грустно улыбалась, спускаясь по мраморной лестнице к маркизе.
– Я счастлива, что вы откликнулись на мое письмо, – проговорила она привычно мягко и обняла Анжелику, причесанная строго, как всегда, но с явной сединой в темно-русых волосах, в строгом черном платье. – Признаюсь, я ждала вас…
– Что случилось? – сразу спросила маркиза, сбросив подбитый соболем салоп на руки лакея. – Я, право, не знала, что и думать…
– Пойдемте, – Анна пригласила ее в покои. – Я все расскажу вам. Нам с вами о многом надо поговорить.
Княгиня провела свою гостью в уютную спальню на втором этаже дворца, обитую светло-зеленым шелком и обставленную белой мебелью.
– Я полагаю, что вам следовало бы отдохнуть с дороги, – произнесла она с заботой. – Сосните часок, а потом…
