Рэйчел пожала плечами:
– Затем, чтобы газета продавалась побойчее.
– Да, конечно. И между прочим, ее повысили, спасибо мне. Мама говорила, у нее теперь своя колонка. Еженедельная. Значит, кому-то статейка понравилась. Но почему я? Понятно, во мне она нашла все то, что ее злит. Черная? Да. Лесбиянка? Да. Инвалид? Да. На пособиях? Да. Я получала пособие по инвалидности, льготы по оплате жилья… Но что я реально такого сделала, чтобы она настолько остервенела?
– Может, она… моральный урод. Фиговое детство или еще что.
Элисон помолчала, обдумывая услышанное, а потом сказала:
– Я получила кучу писем после выхода статьи.
– Писем в поддержку?
– Несколько, но в большинстве… пакостных. Люди соглашались с Жозефиной. Винили меня. При том что мошенничество их, похоже, не сильно волновало, они набрасывались на меня в основном не за то, что я совершила, но потому что… потому что я такая, какая есть. Кто я есть. – Элисон улыбнулась, вынула платочек из пачки и энергично высморкалась. – Но с этим я ничего не могу поделать, верно?
* * *
Если Рэйчел думала, что ничего более печального с ней сегодня уже не случится, то по дороге домой поняла, что ошибалась.
Поезд остановился в Дидкоте, и Рэйчел смотрела в окно на трубы электростанции, вспоминая открыточный коттедж под соломенной крышей, что Лора с Роджером приобрели в деревне Малый Калвертон, мечтая об идиллическом детстве для сына. И когда она перебирала в памяти эти воспоминания, зазвонил телефон, резко вернув ее к действительности. Звонила Фаустина. Прислуга была страшно расстроена, плакала и едва могла говорить.
– Несчастье, – выдавила она. – Дома.
Рэйчел не сразу поняла, что «дом» в данном случае означает Маршалловы острова. Еще больше времени ей понадобилось, чтобы уразуметь, в чем дело.
– Бомба? В вашем саду? Ох, Фаустина, это ужасно… в голове не укладывается.
Внучка Фаустины, одна из полудюжины ее внуков, играла в саду за домом и наткнулась на ручную гранату, пролежавшую в земле семьдесят лет. Острова во Вторую мировую служили американцам, воевавшим с Японией, военной базой, и там до сих пор находили множество неразорвавшихся снарядов. Внучка Фаустины – семилетняя дочка ее младшей дочери – подобрала гранату, подбросила ее в воздух, как теннисный мячик, та взорвалась, и девочка погибла на месте.
Первым побуждением Рэйчел было сказать Фаустине, чтобы они с Жюлем немедленно отправлялись домой. Затем, подумав, она спросила:
– Что говорит леди Ганн?
– Она не отвечает на звонки. Наверное, она в самолете. Летит в Нью-Йорк. На две недели. Сказала, что организует там благотворительный бал.
– Уверена, она отпустила бы вас.
Фаустина объяснила, что путь на родину долгий и трудный, по меньшей мере с двумя пересадками – в Сеуле, Куала-Лумпуре или Маниле. Если даже они вылетят из Лондона сегодня же вечером, домой доберутся только через сутки с половиной. Билеты стоят неимоверно дорого, в итоге от их сбережений мало что останется. Но Рэйчел понимала, что выбора у них нет.
– И потом, дети, – сказала Фаустина. – Кто будет приглядывать за Грейс и Софией?
– О девочках не беспокойтесь. Я возьму их на себя. Почему нет? Кормить их, следить, чтобы всегда были чисто одеты, и укладывать спать – надеюсь, я с этим справлюсь. Все будет в порядке. А вы, Фаустина, начинайте собирать вещи.
И когда в пять вечера Рэйчел вернулась в особняк Ганнов, экономка и ее муж сидели на кухне, уже тепло одетые, готовые к отъезду, и дожидались лишь ее возвращения. Она обняла обоих, сочувственно поцеловала Фаустину в щеку и проводила их, лавируя между грудами строительного мусора, до защитного ограждения. Взявшись за руки, они потащились к ближайшей станции подземки, тяжелый чемодан оттягивал Жюлю плечо. Рэйчел вернулась в дом, что стал еще тише, еще огромнее и пустыннее.
Она позвонила Мадиане рассказать о том, что случилось. В Нью-Йорке была середина дня, и Мадиана, судя по всему, обедала в шумном ресторане. У Рэйчел брезжила надежда (вздорная, как она вскоре осознала), что Мадиана все бросит и примчится домой, чтобы до возвращения Фаустины самой позаботиться о своих детях. Но Мадиана сказала, что доверяет Рэйчел и знает, что может на нее положиться, назвала ее ангелом и прочими столь же нейтрально-ласкательными именами, разрешила пользоваться обеими половинами дома и распоряжаться по-хозяйски.
* * *
Рэйчел набрала код у волшебной двери на лестничной площадке второго этажа и через зеркало вошла в таинственное заколдованное королевство, жилое пространство Ганнов, – пространство, где легко могли бы разместиться человек двадцать, но сейчас оно принадлежало лишь двум брошенным девятилетним девочкам.
По ту сторону зеркала было не совсем тихо. Шум доносился из игровой комнаты, где был включен телевизор.
Рэйчел застала девочек за просмотром повтора «Друзей» по спутниковому комедийному каналу. Одна из персонажей объясняла другому персонажу, мужчине, где расположены женские эрогенные зоны и как лучше всего довести женщину до оргазма. Грейс и София сидели с серьезными, бесстрастными лицами; но девочки вообще редко смеялись.
– Извините, что опоздала на занятия, – сказала Рэйчел, – я навещала мою подругу за городом. И, как вы наверняка уже знаете, Фаустина и Жюль получили скорбное известие, поэтому им пришлось срочно уехать домой. Вернутся они недели через две.
И опять нельзя было с уверенностью сказать, произвела ли на них впечатление эта информация. Казалось, близняшек ничем не прошибешь. Даже когда им сообщили, что их домашний пес был смертельно ранен, горюющими они не выглядели. И чем больше времени проводила Рэйчел с этими странными бесчувственными девочками, тем чаще мысленно сравнивала их с кукушатами Мидвича из книги Джона Уиндема.
– Впрочем, мы пока забудем об учебе. Лучше я спущусь на кухню и посмотрю, чем бы нам поужинать.
Грейс кивнула, София выставила большой палец в знак одобрения. Рэйчел спустилась в хозяйскую кухню, отметив про себя, что даже эти два коротких жеста можно счесть маленькой победой.
* * *
Близняшки вели себя послушно, не капризничали, не ссорились ни с Рэйчел, ни друг с другом, однако вечерние процедуры – накормить, проследить, чтобы девочки помылись, и под конец почитать им перед сном – Рэйчел нашла на удивление утомительными. Ночевать она решила в своей спальне, но двери, соединяющие две половины дома, оставила открытыми, сказав девочкам, чтобы они прибежали к ней или позвонили по внутреннему телефону, если их вдруг что-то испугает либо возникнет какая-то иная проблема. Уснули сестры почти в десять. А Рэйчел долго не могла улечься. Бродила вверх-вниз по узкой лестнице в задней части дома, проверяя, надежно ли заперты двери и окна. Внезапный отъезд Фаустины ее взволновал. Как и страшная участь Мортимера. С гибели пса минуло два дня. Как Жюль поступил с собачьим трупом? Рэйчел вошла в свою спальню, открыла окно и выглянула в сад. Не оставил же он собаку там, где нашел? От этой мысли ей сделалось не по себе.
