Я воззрился на Лангеланда.
— Что, так и было?
Он поднял лицо, на котором застыла маска напускного безразличия.
— Какое это имеет значение? Это что, вас касается? Полагаю, вы появились тут так внезапно и без приглашения не для того, чтобы копаться в нашей личной жизни.
— Нет, конечно. Причина моего появления тут… Как вы его называете? Ян-малыш?
— Для меня он никогда никем другим не станет, — ответила Вибекке. — Это только в Сунне-фьорде его начали называть по-другому.
— Вы с ним встречались?
Она удивленно посмотрела на меня:
— Что вы имеете в виду?
— Я хотел сказать — встречались после семьдесят четвертого года?
Она медленно покачала головой, как будто разговаривала с младенцем.
— Нет. Ни разу. Вы должны понять… После всего, что произошло тогда, я попала в тюрьму, Веум, не забывайте об этом! И если бы не Йенс… — Ее лицо внезапно исказилось, сейчас на нем было написано отчаяние.
— Так значит… — начал я.
— Веум! — Лангеланд выпрямился на своем стуле, потеряв терпение. — Какого черта вы прицепились? Вы же слышали, что она не видела мальчика с тех пор, как ему было шесть с половиной лет. Все, что произошло после, — для нее лишь чужая история.
Я задумчиво взглянул на него.
— Дело в том, Лангеланд, что следы нынешнего дела уходят в прошлое. Далеко в прошлое.
— Какого дела?
— Вы знаете, что его сейчас разыскивает полиция?
Вибекке испуганно подняла глаза на мужа. Он коротко кивнул ей и снова перевел взгляд на меня:
— И что там такое?
— Он подозревается в совершении убийства, на этот раз тут, в городе.
— Убийства? — почти прошептала Вибекке. — Кого он?…
— Человека, которого звали Терье Хаммерстен. Вам это имя ни о чем не говорит?
Она покачала головой:
— Нет! Кто он?
На лестнице раздалось дребезжание посуды, и наш разговор прервала Лин, вошедшая с подносом, полным чайных чашек и ложечек на блюдцах, с чайником элегантной формы, сахаром в вазочке и тарелочкой с ломтиками лимона. Вибекке, как по мановению волшебной палочки превратившись в образцовую хозяйку, помогла Лин расставить чашки с блюдцами, предложила мне сахар и лимон и сказала Лин, после того как та разлила чай, чтобы она — спасибо большое, больше ничего не надо — оставила нас одних.
Когда Лин ушла, я повернулся к Лангеланду.
— Но вы-то помните Терье Хаммерстена?
— Конечно, помню. Но мы ведь так и не доказали его причастность к делам, которые были связаны с Яном-малышом.
— Да, к сожалению, не вышло.
— Без сомнения, оттого, что никакой связи и не было.
— Вы в этом убеждены?
Он вопросительно уставился на меня:
— А вы разве нет?
Я выдержал его взгляд и спросил в свою очередь:
— Вы с ним встречались хоть раз?
— Лицом к лицу — нет. Я однажды присутствовал на допросе Хаммерстена в полиции, за зеркальным стеклом. Это был самый близкий мой с ним контакт. По закону, его вообще не имели права вызывать в полицию — из-за проклятого алиби.
— Так вот, теперь он убит, и, судя по всему, убил его Ян Эгиль. Он с вами не связывался?
— Ян Эгиль? Нет. — Он решительно покачал головой.
— Когда вы с ним разговаривали в последний раз?
— Видите ли… Я навещал регулярно. Потому что ему было очень важно с кем-то общаться помимо заключенных. Разумеется, я интересовался его делами, когда его на время выпускали на свободу. В последний раз я с ним виделся в мае, когда он окончательно вышел из тюрьмы.
— Вы готовы взяться за это дело?
— Я по-прежнему его адвокат, если вы именно это имеете в виду.
— Вы были им всю его жизнь.
— Всю?
— Вы ведь были адвокатом его матери еще до его рождения. Вы же мне сами об этом рассказывали.
— А, ну да. — Он холодно взглянул на меня.
— И к тому же именно вы были посредником при его усыновлении Вибекке и Свейном Скарнес в семьдесят первом году, так? — Я посмотрел на Вибекке, которая утвердительно кивнула.
— Да, я сделал это, потому что хорошо знал их обоих, особенно Вибекке. И как вы сами сказали, я помогал его матери в тяжелые для нее времена.
— И вы были уверены, что он попал в хорошие руки?
— Ну я же хорошо знал Вибекке!
Я снова перевел взгляд на нее. Она на мгновение опустила глаза, но потом подняла их снова — взгляд был ясный, спокойный.
— Да? — обратилась она ко мне.
— Он попал в хорошие руки? — переспросил я.
— Веум! — снова перебил меня Лангеланд. — Ни вы, ни я к этому не имеем ни малейшего отношения! Все это — прошлогодний снег. Забудем об этом! — Он повернулся к Вибекке: — Не отвечай ему больше ни на один вопрос! — И, глядя на меня, продолжил: — Впервые по-настоящему я стал его адвокатом в восемьдесят четвертом году, когда меня вызвали в Фёрде.
— Ну да, ну да… Но я-то имею в виду, что вы все это время следили за ним издалека, так?
— Потому что я чувствовал за него ответственность. И из-за его родной матери, и потом — после семьдесят четвертого года — из-за истории с Вибекке и Свейном.
— Мы можем вернуться к этим событиям, но сначала предлагаю обсудить то, что произошло в восемьдесят четвертом.
— Чем вы в самом деле занимаетесь, Веум?
Я пропустил его реплику мимо ушей.
— Это ведь была жуткая трагедия. И то, в чем были замешаны его вторые приемные родители, а вернее, его приемный отец, — вовсе не мелочи.
Он скептически посмотрел на меня:
— Вы что, снова об этих слухах о контрабанде спиртного?
— Да, и о том, что за одиннадцать лет до этого Терье Хаммерстен обвинялся в другом жестоком убийстве. Возможно, заказанном Клаусом Либакком — или кем-то другим из их криминального сообщества.
— Другим?
— Да, мы в тот раз об этом слышали. Но вы в суде так и не воспользовались этой информацией. Почему, Лангеланд?
— Вы имеете в виду… — Он выпрямился на стуле — было заметно, что ему не нравится, как развивается наш разговор.
— О чем вы говорите? — перебила нас Вибекке.
— Вы ей так ни о чем не рассказали? — спросил я.
— О чем? — разволновалась Вибекке.
Я вновь повернулся вполоборота к ней.
— Вы знали о том, что ваш тогдашний муж, Свейн Скарнес, был главной фигурой в разветвленной сети, поставлявшей контрабандное спиртное в Согне и Фьордан?
