Чего только не было в прошлом… Турпал русских (федералов) ненавидел искренне и яростно, но, когда порог его дома перешагнул Александр Сермяжный, сердце горца сжалось, как кулак перед дракой. Выгонять боевого товарища, брата по крови он не стал, и для себя решил вывезти беглецов за пределы Ичкерии и тем самым рассчитаться со своим спасителем.
За ночь он снял заднее сиденье со своего «индейца», на пол постелил старый ватный матрас, приготовил рюкзак с продуктами, наполнил флягу свежей водой, не забыл большой кусок брезента. Вывезти за пределы республики беглецов было не сложно, бывший командир диверсионной группы теперь зарабатывал на «хлеб с маслом» проводкой через границу демилитаризованной зоны машин с самопальным бензином и «левыми» сигаретами. Бывшему водителю консервного комбината, который знал все дороги республики, это было не сложно, ко всем плюсам были заведены полезные знакомства на той стороне. Теневой бизнес имеет свои законы и напрочь отрицает вражду между партнерами, если, конечно, сотрудничество проходит без обмана.
Некоторые командиры застав закрывали глаза на контрабандистов за определенную мзду, успокаивая свою совесть подлой мыслишкой: «Каждый зарабатывает как может».
Утром, наскоро накормив гостей холодным мясом и чуреками, Турпал сухо сообщил:
– Сегодня я вас вывезу к границе, ну и укажу направление. Застава «Радостная», там есть особист, «букварь», он все запротоколирует и отправит по инстанциям. На других заставах вас фуфлыжники запросто могут продать абрекам обратно в Ичкерию.
– Лихо закручен сюжетец, – покачал головой Ковалев, без спроса взяв из лежащей на столе пачки сигарету. – Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
– Еще не напоролись, – не разделил его скептицизма Александр и посмотрел на боевого товарища. – А ты неплохо осведомлен для отшельника, Тур.
– Информация иногда бывает убойней автомата, не стоит ею пренебрегать, – наставительно произнес чеченец, наглухо застегивая пуговицы на камуфляжной куртке. – Поедете на заднем сиденье моего «индейца», я там вам постелил, если произойдет что-то неординарное, накрываетесь брезентом и лежите, прикинувшись ветошью, не отсвечивая. Понятно?
– Проще пареной репы, – делая глубокую затяжку, ответил Гога.
– Все, грузитесь, если все понятно. Время надо экономить.
На полу «Чероки» даже на ватном матрасе было не очень удобно лежать, но выбирать не приходилось.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо сидеть, – философски заметил Ковалев, укладывая автомат под правую руку. Александр Сермяжный молча устроился с противоположной стороны, расстелив возле багажника брезент, так, чтобы в случае необходимости тут же набросить его на себя.
Наконец из своей сакли вышел Турпал Нуербеков, поверх камуфляжной куртки он надел импортный разгрузочный жилет, подсумки которого были под завязку забиты всем необходимым для экстремального путешествия. На поясе чеченца висела открытая кобура, из которой выглядывала рукоятка тринадцатизарядного «браунинга», трофей, взятый из остывающей руки афганского борца за веру, которому не понравилась его награда.
В правой руке Турпал держал «АК-74» со сложенным контурным прикладом, а пальцы левой сжимали самодельную седельную сумку, сшитую из толстой бычьей кожи. Открыв дверцу, чеченец положил рядом с водительским сиденьем автомат и небрежно швырнул сумку, из которой донесся металлический скрежет от трения снаряженных магазинов и ручных гранат.
– Ну, мужики, вы уже сегодня будете среди своих, – вставляя ключ в замок зажигания, проговорил Турпал. Непонятно от чего, но настроение у него было, что называется, игривым.
– Не кажи гоп, пока не перескочишь, – недовольно буркнул Игорь Ковалев. Еще с тех пор, когда во время гражданской войны в Таджикистане он попал в отряд спецназа, не любил преждевременных высказываний. Боевая обстановка часто надежду на благополучный исход швыряла тыльной стороной. А тот, кто предрекал себе счастливую и долгую жизнь, потом с мутными от боли глазами захлебывался собственной кровью. И это действительно были счастливчики, от других после взрыва снаряда или мины оставались лишь кровавые ошметки…
Джип выкатился с территории усадьбы. Турпал не стал закрывать ни деревянные ворота, сбитые из кривых длинных жердей, ни дверь своей сакли. Свои без хозяина не войдут, а чужого запоры не остановят.
Американский внедорожник мягко покатил по грунтовке, то и дело подпрыгивая на ухабах, но мощные подвески гасили колебания, и в салоне это неудобство почти не ощущалось.
– Турпал, а помнишь, в учебке рассказывал, как в детстве тебя побили уличные мальчишки. Ты прибежал жаловаться к отцу, а он вместо того, чтобы пожалеть, дал нож и приказал самому разбираться с обидчиками, – со своего места спросил Шурик.
– Помню, – не повернул головы чеченец. – Только дал он мне не нож, а родовой кинжал и влепил хорошую затрещину, чтобы не забывал, что я джигит…
Ему в то время было неполных пять лет, когда отец приехал из командировки из самой Москвы и привез сыну автомат на батарейках. Такой игрушки в их ауле не было ни у кого, поэтому Турпал тут же схватил подарок и помчался на улицу похвастаться друзьям. Но там его поймали заклятые враги братья Габаевы, Рамзану, старшему, было семь лет, а Аюбу шесть. Это были представители начинающей шпаны, их отец отбывал срок за разбой, да и остальные родственники по мужской линии из тюрем не вылезали. Поэтому жили братья на материнскую нищенскую зарплату и были постоянно голодными и злыми. Автомат они отобрали, сперва дразнили Турпала, потом разбили игрушку о каменный забор, а ее хозяина толкнули в грязную лужу. Мальчик пришел домой весь в слезах, он хотел, чтобы его отец, такой большой и сильный, наказал обидчиков, сильно наказал. Отец внимательно выслушал заикающегося от обиды мальчика, потом снял с ковра кинжал. Вытащив из отделанных серебром ножен остро отточенный клинок, протянул сыну со словами: «В роду Нуербековых трусов и плакс не было. Если ты джигит – иди и сам накажи своих обидчиков». А чтобы смысл сказанного дошел до ребенка, отвесил хорошую оплеуху.
Выскочив на улицу, Турпал тут же наткнулся на братьев Габаевых, те швыряли в лужу комья земли, пытаясь утопить деревяшку, плавающую в мутной воде. Мальчик уже не чувствовал ни страха, ни боли, он был полон желания мстить. Вскинув вверх родовой кинжал на манер меча, со страшным криком (как ему тогда казалось) он бросился на обидчиков. И Рамзан с Аюбом, такие бесстрашные и непобедимые, бросились наутек. Турпал их гнал аж до соседней улицы, но догнать так и не смог. С тех пор он напрочь забыл, что такое страх, обида, а помнил только одно – он из тейпа Нуербековых…
Горы сменила равнина с выгоревшей за лето травой. То и дело на глаза попадались лежащие вдоль обочины искореженные остовы подорванных грузовиков и БТРов. Металл боевых машин сильно выгорел, его покрывал толстый слой рыжей окалины. Война была жестокой, и следы ее можно было видеть на каждом километре. Выдавленные в горы боевики оставили на равнине диверсионное подполье, которое минировало дороги, стараясь нанести федералам максимальный вред. Теперь, когда войска вышли за пределы Ичкерии, дороги минировать прекратили: кто же убивает курицу, несущую золотые яйца.
