Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
И вот этому чувству заблагорассудилось проснуться.
Стихотворение Ф. И. Тютчева «Последняя любовь» написано в 1852–1854 годах, то есть когда поэту было приблизительно 50 лет.
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба охватила тень,
Лишь там на западе бродит сиянье,
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.
Обстоятельства написания лирического шедевра не нуждаются в пространном комментарии: в 1850 году 47-летний женатый поэт сближается с 24-летней Е. А. Денисьевой. Начинается 14-летняя скандальная связь. Рождаются три внебрачных ребенка. Этот союз ожидают страшные испытания. Умирают двое их детей, а потом и возлюбленная Ф. И. Тютчева.
«Блаженство и безнадежность» – слова, обручающиеся с мечтой немолодого человека быть счастливым. Известно признание поэта, что никогда бы он не променял возраст старца на юношеский. Это мысль близка утверждению В. В. Розанова, что в молодости ощущаются «сумерки духа», а в предзакатные дни этот дух только и начинает глубоко дышать. Какая красивая мысль, достойная украсить финал главки о чувстве, восторжествовавшем в душе 50-летнего! Как хотелось бы здесь поставить точку, а лучше двоеточие, затем открыть кавычку и еще раз с почтением процитировать Ф. И. Тютчева, а затем и В. В. Розанова.
Однако проблема любви человека не первой молодости к юной особе лишена ясности гравюры и безмятежности смысла. В жизни бывает, в соответствии с наблюдением Д. Д. Нейтана, так: «Я знаю многих женатых мужчин; я даже знаю многих мужчин, которые счастливы в браке. Но я не знаю ни одного, кто не свалился бы в открытый канализационный люк, побежав за первой же подмигнувшей ему хорошенькой девушкой». Именно эта сторона вопроса, когда мужчина свалился бы в открытый канализационный люк, требует детальной проработки.
Настала пора поговорить о весьма печальном. Любовь мужчины полувековой выдержки – издание очередное, трагическое, исправленное жизнью и отредактированное хворями. О. де Бальзак описал психологию влюбившегося человека, стоящего на пороге пятидесятилетия: былой задорный цинизм по отношению к своей жизни сменяется старческим нигилизмом, обращенным на юношей. Конкуренция на ниве любовного сюжета самая жестокая. Искренняя нелюбовь к юношам возмещается повышенным интересом к девушкам. В глазах искательниц основательных ухажеров солидный общественный вес с лихвой компенсирует темные пятна биографии мужчины, его изнуренные тело и мозг.
В той нервической быстроте, с какой юная девушка объясняется в любви 50-летнему, в равной степени допустимо усмотреть и следствие тяжелейшей внутренней борьбы, и авантюризм. Истории многих бальзаковских героев иллюстрируют именно вторую причину девичьей снисходительности к немолодому избраннику.
Тема любви 50-летнего к молоденькой девушке нуждается в обращении к иным жанрам, свободным от искреннего драматического пафоса и обостренной лирической рефлексии. Адресуемся к тому типу повествований, который свободен от живописания обостренной философской драмы и более приближен к так называемой правде жизни. Литература не желает быть благосклонной к мечтаниям и порывам человека, который, по меркам юноши, если на что и имеет право, то только на мечту о чем-то тихом и необременительном для окружающих.
Американская журналистка Хелен Роуленд удачно выразила это состояние особи мужского пола, лишь недавно преодолевшего кризис идентичности: «В двадцать лет мужчина кажется себе ужасно пресыщенным и постаревшим; в тридцать – почти маразматиком; в сорок – «не таким уж и старым»; а в пятьдесят – «решительно молодцом»». Рассмотрим ту феноменальную мужскую особь, которая в 50 лет испытывает приступы любовной хвастливости.
Ни один влюбившийся старик (а для юных авторов и читателей уже 50-летний чуть ли не экспонат из музея любовных диковинок) не ускользнет от преследований судьбы и литературы. Он тотчас попадает в жанры анекдота и комедии, не поощряющие пробудившуюся старческую страсть. Достаточно, к примеру, начать историю со слов «и выбрал старик себе в жены молоденькую», чтобы перспектива брачных отношений направилась бы в русло известного сюжета: «муж был немощен и ревнив, а молодая жена, проказница и шалунья, очень уж мужчин привечала» и т. д. Это «и т. д.» не знает вариаций, а целенаправленно и безальтернативно из всей гаммы поведенческих красок выбирает одну: «и вот однажды встретила она юношу…» Далее сюжет с завидной скоростью устремляется к развязке: старый супруг начинает активно «рогатеть», а молодая супружница в паре со своим дружком знай себе милуются и посмеиваются над немощностью законного мужа.
В этом возрасте мужчина слаб, легковнушаем и донельзя доверчив. А. П. Чехов изучает одну из фальшивых любовных кульминаций. Мужчина не первой молодости, имея за плечами восемь лет беспорочной семейной жизни, получает любовное письмо с приглашением на свидание. Кто же может скрываться за анонимом? – мысль героя создает подробный реестр потенциальных воздыхательниц: «шальная какая-нибудь, непутевая?», деморализованная, прости господи, вертихвостка? А может, «какая-нибудь психопатка или вдова… Вдовы вообще легкомысленны и эксцентричны». Не исключается, что это «удивительная женщина! Полюбила так, с бухты-барахты, даже не познакомившись и не узнавши, что я за человек». Фантазия мужчины рисует образ романтичной молоденькой блондиночки, способной влюбиться, всего только пару раз увидев. Что омрачает душу, так это осознание, мягко сказать, собственного несовершенства: «Разве субтильное, эфемерное существо может полюбить такого старого, потасканного угря, как я? Нет, это невозможно!»
Враг человечества силен, и вот герой чуть ли не вприпрыжку отправляется на свидание. Чем история закончилась, знает каждый, читавший рассказ «На даче».
Дачный эксперимент Чехова развивает М. М. Зощенко. Он задается вопросами возрастных желаний, потребностей и способностей. Жанр книги «Возвращенная молодость» автор определяет как «культурфильм», наподобие тех, которые бывали на экране – «Отчего идет дождь», «Чем отличается человек от бобра». Принося дань идеологии времени, писатель оговаривается, что анализ возрастной психологии исключает представителей «восходящего класса», отличающихся благополучным «пролетарским здоровьем». Предметом изучения становятся люди, систематически соприкасающиеся с умственным трудом и в результате заработавшие неврастению: «…еще лет до тридцати пяти… люди живут сносно, трудятся на своем поприще, веселятся, тратят безрассудно то, что им отпущено природой, а после этого по большей части начинается у них бурное увядание и приближение к старости. У них пропадает вкус ко многим хорошим вещам. Морда у них тускнеет. Их захватывают разные удивительные и даже непонятные болезни, от которых врачи впадают в мудрое созерцательное состояние и приходят в беспокойство за беспомощность своей профессии».
М. М. Зощенко с удивлением и тревогой сравнивает нездоровье современной интеллигентской прослойки с витальными способностями классических литературных героев, которые, как на подбор, молодцы, здоровяки, обжоры и пьяницы. Даже «выкушав две бутылки розового анжуйского вина», они способны вскочить на лошадь и понестись галопом за своим оскорбителем. Обывателю, проживающему в 1933 году, горестно отмечает автор, подобные подвиги не по силам. После такой дозы вина герой, чей возраст вышел за пределы пятого десятка, не то чтобы на лошадь сесть, произнести «мама» не в состоянии. Он проспится, поохает, наймет телегу и махнет рукой на обидчика.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
