Мэбвик Ток метал глазами молнии и дышал как кузнечные мехи.
— Считайте, вам крупно повезло, — добавил он, — что моим людям удалось найти более веские доказательства измены леди Тамаринд в ее покоях. Два поддельных письма, написанных от имени королев-близняшек, и поддельный перстень с печаткой их герба.
— Хотя, — пожал плечами Тетеревятник, — одно поведение леди можно было счесть достаточным доказательством.
— А что она сделала? — спросила Мошка.
— Она спустила крокодила на моих людей, — сказал Ток резко. — Эта тварь загрызла одного и чуть не отхватила ногу второму. К счастью, Кэвиат пристрелил его. Увы, леди Тамаринд сама взяла его на мушку и, выйдя из дворца, велела подать ей быструю лошадь. Сейчас она, должно быть, потягивает вино в столице.
Мошка невольно представила, как леди Тамаринд сидит у окна, потягивая нежно-золотистое вино, в котором преломляется свет заходящего солнца. Белая и совершенная, точно фарфоровая статуэтка, она еле касается бокала губами, чтобы не смазать помаду, и белоснежная морская свинка сидит на поводке у ее ног. Половина Мошкиной души радовалась, что леди Тамаринд осталась на свободе, вторая половина питала к ней жгучую ненависть.
Глава гильдии Речников повернулся к Мошке.
— А тот Птицелов, — сказал он ей, доверительно понизив голос, словно тайком перешептывается с ней, — убийца капитана Куропата, Колдрабл…
— Линден Кольраби, — поправила Мошка.
Как раз в этом случае вероятно, что имя не настоящее, подумала она. Для Птицелова имя — пустой звук, а не часть тебя. Ведь имена даются в честь Почтенных…
— Ты утверждаешь, он мертв? — спросил Речник.
— Да.
Речник чуть заметно кивнул и отошел. Он взглянул на Мошку внимательно, но без неприязни. Да и в самом деле — какое дело Речнику, кто правит Манделионом? Речники господствовали на реке Слай, а она по-прежнему спокойно несла свои воды.
— Мы могли бы больше узнать о заговоре Птицеловов, — сказал Ток, укоризненно взглянув на Мошку, — если бы у нас был этот печатный станок, который ты нашла и не доложила кому следует. Тебе есть что еще добавить по этому поводу?
— Я вам уже говорила, — сказала Мошка, дерзко вонзив в глаза Току свой немигающий взгляд. — Я потопила его.
— Как потопила? — недоуменно спросил главный Речник у Тока.
— Паром держали на воде пустые бочонки под палубой, — сказала Мошка. — Я такие раньше видела. Я плыла ночью, по реке, на пароме, да еще с этим жутким станком. Когда меня одолел ужас, я взяла острую палку и пробила бочонки. Они стали пускать пузыри, потом наполнились, и паром камнем пошел на дно.
Несколько человек издали протяжный вздох, в котором огорчение смешалось с облегчением.
— Клент, вы останетесь здесь и ответите еще на несколько вопросов, — произнес Ток строго. — А девчонку пусть уведут и отмоют как следует, чтобы на ней не осталось ни следа этой ереси.
Следующие два часа Мошка провела в купели с водой. Прачки терли ее мочалками, чтобы на ней не осталось ни пятнышка чернил. Когда она вся сделалась красной как помидор и ей уже стало казаться, что с нее содрали кожу, ей позволили одеться в свое оливковое платье и вывели в коридор. Там ее дожидался Клент, беспокойно теребя шейный платок. Она заметила, что уши у него красные, будто их тоже чистили от слов.
Затем появился Ток в лоснящемся парике карамельного цвета. Мошке показалось, что он еще больше постарел.
— Подойди сюда, девочка, — обратился он к Мошке и, когда она подошла, спросил: — Скажи, кто твой отец?
— Квиллам Май, — сказала Мошка с гордостью.
— Я так и думал, — кивнул Ток и внимательно посмотрел на нее. — Я его знал. Близко знал. У твоего отца был блестящий ум — умнее я никого не встречал. Самое трудное, что мне пришлось сделать в жизни, — это отдать приказ о сожжении его книг. А еще убедить гильдию не сжигать его самого. Он никогда не вспоминал меня?
Мошка покачала головой.
— В годы Птицеловов он был единственным, кому я доверял. Мы боролись с Птицеловами бок о бок. Я искал новых рекрутов для сопротивления, а он писал трактаты, которые распространялись через подполье, чтобы люди не теряли надежды и мужества в борьбе. Лишь когда Птицеловов свергли, я понял, насколько безумные мысли витали в его голове. Он считал, что возвращение людям прежних божков должно стать первым шагом. У него были невообразимые проекты о всеобщей свободе слова, чтобы каждый мог печатать какие угодно книги, высказывая в них свои личные взгляды, сколь бы безумными или опасными они ни казались. Он сказал мне, что если Книжники сжигают книги, то мы не лучше Птицеловов, сжигающих Почтенных. Он говорил это не только мне и не собирался умолкать. И уезжать из Манделиона не хотел. Половина города считала его чудовищем, другая половина — героем. Гильдия изгнала его, и герцог направил офицеров арестовать его за подстрекательство к мятежу. Знаешь, что произошло потом? Обезумевшая толпа набросилась на карету, в которой везли Мая, выпрягла лошадей и повезла ее по улицам, крича: «Май и свободный голос!»
Мошка живо представила эту сцену, как отец сидит в карете, смущенный и растерянный.
— Герцог отдал приказ стрелять по толпе, — продолжал Ток. — Было много раненых и десять убитых. Той же ночью я вывез Квиллама Мая из Манделиона в своей личной карете. Я спас ему жизнь, хотя и не ждал благодарности. Думаю, он бы вернулся в Манделион, если бы не видел, как люди идут за него под пули. Больше он не появлялся в Манделионе, но книги его продолжали выходить в свет, и каждая была еще яростней и опасней прежних. Мы сжигали все, что находили, но, как бы мы ни старались, такие люди, как твой знакомый, Пертеллис, везли книги контрабандой, переписывали от руки, заучивали наизусть и пересказывали другим.
Ток пристально посмотрел на Мошку, словно желая проникнуть взглядом в самые глубины ее разума.
— Квиллам ведь умер, да? — спросил он.
Мошка кивнула.
— Я так и знал. Уже четыре года не было ни одной новой книги, прекратить писать его могла заставить лишь одна вещь.
Ток отвел взгляд от Мошки с легким недовольством, почувствовав, что она для него — слишком крепкий орешек.
— Скажи, у тебя есть братья?
— Нет, и сестер тоже. Я — это все, что от него осталось.
— Хорошо. Будь у Квиллама сыновья, они бы пошли в него, и тогда бы нас ждали большие неприятности.
Мошка Май ничего не сказала на это. Мэбвик Ток, взглянув в ее угольно-черные глаза, увидел там нечто, недоступное его пониманию.
Он собрался было уйти, но затем встрепенулся.
— Кэвиат! — позвал он.
В коридор вошел молодой Книжник с подрагивающими щеками, ведя на поводке Сарацина в кожаном наморднике. Отважный гусь потерял несколько перьев, а на боку у него чернел след от сажи, но гордая осанка никуда не делась.
