— Я заберу, — сказал Корки секретарше.
Прежде чем передать ему коробку, упакованную в серебристую бумагу, искрящуюся крошечными красными сердечками, Джина взглянула на Сару, и та еле заметно кивнула головой.
— Кто ее доставил? — спросил Корки, надев резиновые перчатки, перед тем как дотронуться до коробки.
Сара знала, что это излишняя предосторожность. На бумаге уже отпечатались пальцы секретарши. Да и не только ее. Бог знает, через сколько рук прошла эта посылка. Но вряд ли среди этого множества отпечатков можно было отыскать принадлежавшие Ромео.
Секретарша наморщила лоб.
— Мальчик. Посыльный из цветочного магазина, что на первом этаже.
Корки положил коробку на стойку бюро, осторожно развязал белую ленту, снял упаковку и открыл крышку.
— Что там? — хрипло прозвучал голос Сары.
Корки аккуратно развернул хрустящую красную бумагу внутренней упаковки.
— Венок. Обычный венок, только в форме сердца.
Сара заставила себя взглянуть на него. Венок из виноградной лозы, свитый в форме сердца, был утыкан крошечными красными розочками и перевязан кружевной лентой.
Она разглядела и маленькую белую открытку. Потянулась к ней. Корки перехватил ее руку и, взявшись за уголок открытки затянутыми в печатки пальцами, показал ее Саре. Всего три слова.
В сознании Ромео секс и убийство неразделимы. Они в равной мере дают ему ощущение собственной силы. И возможность отомстить. Испытывает ли он чувство жалости? Да. Но только не к своим жертвам. К себе. Потому что даже жестокость не приносит ему избавления от тайных мук.
17
Вагнер заканчивал отработку возможных связей — на профессиональном или ином уровне — между доктором Деннисоном и кем-либо из жертв Ромео. Аллегро же, наспех перекусив, отправился в Институт, где на три часа дня у него была назначена встреча с доктором Стэнли Фельдманом.
Фельдман просматривал бумаги на рабочем столе, когда Аллегро вошел в его кабинет. Расположившись в кресле для посетителей, детектив достал портативный магнитофон и положил его на стол.
— Не возражаете, если я запишу нашу беседу, док?
Фельдман, казалось, колебался.
— Мой партнер-магнитофон никогда не подводит.
— Отлично, — сказал Фельдман, хотя, судя по интонации, вовсе так не думал.
— Я так понимаю, вы были консультантом доктора Розен, — доброжелательным тоном произнес Аллегро.
Психиатр рассеянно кивнул головой.
— Как часто вы встречались — ну, скажем, в последний год?
Фельдман пожал плечами.
— Раз или два в месяц. В зависимости от обстоятельств.
— Каких, например?
— Ну, во-первых, насколько позволяли графики нашей работы. Или если возникали какие-то конкретные проблемы.
— С пациентами?
— Да, — ледяным тоном произнес Фельдман.
— Значит, доктор Розен не обсуждала с вами всех своих пациентов?
— Нет. Лишь выборочно. Как я уже сказал, детектив, только проблемные случаи. Но у Мелани таких было немного. Она была опытным специалистом.
— Был ли Роберт Перри одним из таких проблемных больных? — Перри был не единственным пациентом Мелани, который волновал Аллегро. Особое беспокойство у него вызывала собственная супруга. Обсуждала ли Мелани с психиатром историю болезни Грейс?
— Роберт Перри? Нет.
— Она никогда не говорила о нем? — Аллегро даже не пытался скрыть своего недоверия.
— Честно говоря, за все эти годы Мелани очень редко обсуждала со мной пациентов мужского пола. Судя по всему, гораздо больше проблем у нее вызывали женщины.
— Вы, конечно же, знаете, что именно Перри обнаружил ее тело.
— Да, слышал в сводках новостей.
— Он утверждает, что у них с доктором Розен были сексуальные отношения.
Аллегро заметил, как напрягся психиатр.
— Такое встречается в психиатрической практике. Пациенты иногда воображают интимные отношения со своими докторами. Это так называемая трансференция, когда желаемое выдается за действительность. У пациента может возникнуть непреодолимое желание видеть в своем докторе любовника — который нежно заботится о нем, нянчится и никогда не бросит.
— Выходит, вы не допускаете возможной близости между Перри и доктором Розен?
— Я допускаю, что он в нее верит.
— Может, это было своего рода сексотерапией?
Фельдман помрачнел. Когда он заговорил, его акцент стал еще более заметен.
— Если вы пришли за тем, чтобы с моей помощью попытаться опорочить незапятнанную репутацию доктора Розен…
Аллегро подался вперед. В его тяжелом взгляде промелькнула угроза.
— Запомните, Фельдман: я здесь для того, чтобы нащупать хоть какой-то след, который может вывести меня на маньяка, на кровавом счету которого пять женщин. И если мы его не остановим в ближайшее время, список этот может пополниться новыми жертвами. Так вот я намерен задавать те вопросы, которые считаю нужными. А вы извольте на них отвечать. Я ясно выразился, док?
Фельдман на мгновение прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
— Неужели вы полагаете, что я не хочу вам помочь в розыске этого психопата? Я очень любил Мелани. Она была очаровательной молодой женщиной и прекрасным специалистом. То, что случилось с ней, — величайшая трагедия.
— Вы для нее были больше чем консультант, верно?
— Что вы хотите этим сказать, детектив?
— Мелани никогда не была вашей пациенткой?
— Нет. Никогда.
— Выходит, препятствий к вашему общению не было. Вы ведь могли встречаться во внеслужебной обстановке?
Фельдман смерил Аллегро ледяным взглядом.
— Это Сара сказала вам, что у меня был роман с ее сестрой? Поэтому вы и несете такую чушь? Что ж, Сара ошибается.
— Почему вдруг Сара предположила такое? — тут же переспросил Аллегро. — Вы думаете, у нее попросту разыгралось воображение? Как у Перри?
— Вы напрасно недооцениваете силу воображения, детектив, — лукаво заметил Фельдман. — Очень часто фантазия для человека страдающего — единственный способ спасения.
— Так вы относите Сару к категории страдальцев?
Фельдман пристально посмотрел на Аллегро.
— А вы? Ее сестра была зверски убита неделю назад. Мать покончила с собой, когда Сара была еще девочкой. Отец страдает синдромом Альцгеймера и едва узнает ее. Да, я бы сказал, Саре Розен крепко досталось.
