– Радар ближней разведки. Неплохо. Включить его?
Он включил. Все в контрольной палате стало серым, как на старой пленке. Лаборанты Кейса откатили стол туда, где свет был всего ярче, и оставили там. Она лежала в комфортном отупении, подсвеченная радаром в диапазоне 27–40 ГГц изнутри, – Гейнс оставил его включенным. Она фиксировала, как входят и выходят другие, но головы повернуть не могла. В конце концов стол повернули по оси и что-то сделали с зондами: усиленная сенсорика включилась опять. Ассистентка увидела, что` там, в круге света, и поняла, зачем ее сюда доставили.
Двумя или тремя сутками раньше, после кратковременной конвульсии, в результате которой вся зона наблюдения ходуном заходила, объект, прозванный сотрудниками «Кейса Перл», сиречь «Жемчужиной», снова пришел в падение. Процесс – не столько движение, сколько попытка его имитировать в неподвижной среде, – казался стилизованным, осознанным. Язык тела Перл, как подумалось Гейнсу, выражал придушенное сопротивление обстоятельствам, которые никому больше не дозволено было понять. Кейс считал иначе.
– Все к черту, – сказал он тогда. Падающая женщина, счел своим долгом напомнить он, никогда не была женщиной. Это монстр, восприятие которого сильно искажено интерпретацией данных. Инструменты попросту подбирают к результату наблюдений наилучший доступный аналог. – Как, в общем, и вся Вселенная, это не более чем бесполезная аналогия непредставимого состояния, – добавил он со смехом.
Воспоследовал спор об изначальной природе Алефа. Кейс считал, что и в этом они ошибались.
– Никогда он не содержал фрагмент Тракта, – заявил он.
– А что же тогда?
– Весь Тракт. И до сих пор содержит.
Обездвижив полицейскую и расположив ее в нужном месте, исследователи Алефа доставили в палату заключительный фрагмент экспериментальной установки. В один миг сверкающий, в другой – нечеткий, он продолжал процедуру самосборки из нервной вещественной слизи: углеродные нанотрубки, неабелевые сверхпроводники при температуре окружающей среды, быстроэволюционирующие ИИ в пикотех-роях. Затем ввели оператора. Он принял облик девочки, высокой и загорелой, лет восьми на вид, в темно-синих шортиках и маечке «Аэртекс» с короткими рукавами. Одежда, уместная для бесконечного летнего полудня Сент-Стивен-Уити или Бёрнам-Агната. Гейнсу припомнилась его дочь в этом возрасте. Оператор быстро догадался.
– О, Риг! – сказала девочка, простирая к нему руки и заливисто смеясь. Она была боса. – Ну, что ты нам на этот раз принес?
Она моргнула. Из глаз, рта и носа у нее излился яркий белый свет. Затем оператор разлетелся искрами и влился в машину. Послышались музыкальные звуки. Удивленный голос произнес:
– Странные силы задействованы здесь.
– Кейс, ну, мать твою, – сказал Гейнс, – давай не тяни резину.
Люди Кейса нажали кнопку.
Мгновение ничего не происходило. Затем полицейская спрыгнула со стола, шатаясь, продвинулась на три шага и попыталась активировать выкройку. Гейнс что-то сделал, и выкройка отключилась снова.
Она гневно вскрикнула и попыталась опять, и снова выкройку отключили. Камеры зарегистрировали еще две-три итерации этого поведения всего за пять секунд: системы ассистентки прокладывали новые нейронные пути в обход заблокированных Гейнсом. Кривые обучения впечатляли, но быстро выходили на плато: через две минуты она уже умела оставаться в ускоренном состоянии на срок вплоть до двенадцати секунд, после чего репертуар и размах движений зафиксировался. Еще несколько гневных итераций репертуара, в продолжение которых подопытная спрыгнула с хирургического стола (однажды), опустилась на корточки и быстро помотала головой из стороны в сторону, активно сканируя окружение ультразвуком в диапазоне от 200 до 1000 кГц (трижды), просканировала его иными способами (дважды), обнаружила перед собой Перл (дважды), вырвала белой жидкостью (однажды), распростерла руки и выкрикнула что-то нечленораздельное (четырежды), развернулась влево и пробежала три шага (четырежды), повернула влево и пробежала четыре шага (трижды), резко замедлилась (каждый раз) и вскрикнула (каждый раз).
Кто-то рассмеялся.
– Прекрати это, – сказал Кейс.
Ускоренные движения сливались в обычную вязкую рябь. Системы охлаждения работали на полную, подняв температуру тела подопытной немного выше нормы в 110 градусов по Фаренгейту[120]; уровни кортизона, андростенедиона и эстрадиола резко подскочили. На четвертой итерации стали заметны незапланированные движения рук. Объяснить их не мог никто.
Перл между тем оставалась стабильна. Отображаемые в искусственных цветах складки ее металлического платья колыхались на незримых течениях. Ее окружила легкая зона преломления света, изображение стало примерно вдвое больше человека и зарябило, как под водой. Лицо ее сначала казалось человеческим, а теперь скорее кошачьей мордой. Через несколько минут ожила главная экспериментальная установка. Элементы самого Лабиринта пришли в движение, стали перегруппировываться, в полу прокатилась сокрушительная вибрация. Голограммы замерцали. Набирали темп сейсмические толчки, приближаясь по мощности к тектоническим сдвигам.
– Активность в VF14/2b, – возвестил кто-то и стал зачитывать данные из фазового пространства.
Оператор Кейса спокойно заметил:
– В туннелях что-то массивное.
Потолочное освещение в палате потускнело и сместилось в красный конец спектра.
– Вам, возможно, придется меня отсюда вытащить, – предположил оператор.
Потом вскричал:
– Глядите, глядите! В Лабиринте! Бездна времени!
Больше от него не донеслось ни звука.
Перл открывала и закрывала рот, размахивала руками над головой бескостными паническими движениями. Ее падение словно ускорялось. Вместе с нею падали тысячи маленьких предметов, появляясь будто из воздуха, сверкая янтарем или нержавеющей сталью, подскакивая и ударяясь друг о друга, точно кости для игры в антрефлекс. Волны аромата – дешевых, старомодных, удивительно сексуальных духов, как на Пирпойнт-стрит в четыре часа утра, – прокатились по Старой Рубке. Полицейская, словно отчаявшись, устало замедлилась. Последний раз попыталась обойти наложенные Гейнсом поведенческие ограничения, потом подняла к губам левый кулак и укусила себя за костяшки. Оглянулась на него через плечо.
– Помогите! – крикнула она (однажды).
Затем прыгнула к Перл и пропала. После этого Перл тоже исчезла, и все погрузилось во мрак.
– Господи ты Боже мой Иисус Христос!.. – раздельно проговорил Гейнс в тишине.
Он еще размышлял, как бы дистанцироваться от проекта и выйти сухим из воды, когда увидел, что в палате медленно распускается высокий белый цветок, услышал звуки и голоса – ну, по крайней мере, ему они напомнили звуки и голоса чьего-то явления, – и тогда он развернулся и вместе со всеми побежал к эвакуационному выходу из лаборатории, в сомнительное укрытие Лабиринта; старый калека Кейс потерял в темноте оба костыля, и метавшиеся люди его затоптали.
