Я и пикнуть не успел. Капитан стоял у стены, вытянувшись по стойке «смирно». Валерия уселась напротив меня. Красота ее ничуть не померкла за время нашей разлуки.
— Сучка его здесь? — спросила у капитана.
— Так точно, уважаемая Валерия! — отчеканил служака.
— Хорошо, ступай… Приготовьте ее для Ванечки, но пока не трогайте. Я сперва поговорю с изменщиком.
Когда мы остались одни, пригорюнясь, произнесла:
— Вот мы снова вместе, любимый, но того, что было, уже не вернуть.
— Почему? — удивился я.
— Милый, милый, смешной дуралей! Такое не прощают. Папочку убил. Четвертачка повесил. Дочерний долг — отомстить за невинную кровь. Скажи только одно: неужели ты так ничего и не понял?
— Что я должен понять?
Достала из сумочки зеленую пачку незнакомых сигарет и ждала, чтобы дал ей прикурить. Я дотянулся до плиты, чиркнул спичкой. Мучительно искал я выход из нового бреда, но, увы, моя способность к сопротивлению, похоже, исчерпала себя. Мне не было ни грустно, ни страшно, ни смешно. Хотя понимал, что в ближайшие минуты произойдет что-то такое, что потом не исправишь.
— Я ведь не играла с тобой, — проникновенно заметила Валерия. — Хотела изменить свою жизнь. Но ты предпочел честную давалку с одной извилиной. Объясни, почему?
— Я люблю ее.
Вздрогнула, как от пощечины.
— А зачем убил папочку?
— Роковые обстоятельства. Ну и конечно, погорячился.
Валерия грустно глядела на меня сквозь сиреневое облачко дыма. Внезапно сонные глаза зажглись…
— Что ж, пусть так. Ты сам выбрал, любимый. Запомни — сам! Никаких обстоятельств нет. Это для хлюпиков. Ну ничего, устрою тебе веселый отходняк. Хочешь знать, какая программа?
— Догадываюсь.
Хихикнула возбужденно, и наконец-то я узнал прежнюю Валерию, которую вовек не забыть.
— Сначала Ванечка оттрахает твою сучку. О, он это умеет. Ему Четвертачок в подметки не годится. Сам увидишь. У него полуметровый со свинцовым набалдашником. Даже я больше часа не выдерживаю.
— Любопытно.
— При этом так забавно рычит… Ну да что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Верно?
— Это бесспорно.
— Потом Ванечка тебя кастрирует. Тоже очень смешно, он же прямо горстью отрывает. Прямо с корнями. Жаль, не сможем полюбоваться вместе. Но за папочку, за Четвертачка…
— Дочерний долг, — подсказал я.
Ее долгий взгляд вдруг наполнился горьким сочувствием.
— Саша, неужто всерьез надеялся нас одолеть? Совок ты несчастный!
— Да чего теперь, — безнадежно махнул я рукой. — Может, выпьем напоследок?
— Давай.
Я полез в шкафчик, где между банками с крупой была затырена непочатая бутылка коньяку. Из комнаты ни звука. Одно из двух: либо они уже управились с Катей, либо дисциплинированно ждут распоряжений. Единственное, что я мог сделать, — тянуть время.
Валерия отхлебнула коньяку и расстегнула пуговичку на блузке. Свою порцию я осушил до дна.
— Дурак ты, Сашка, — сказала она. — Мог жить припеваючи, а выбрал эту тварь.
— Сделанного не воротишь.
— Только папочка любил меня по-настоящему, больше никто, — добавила девица и расстегнула вторую пуговичку.
— Великий был человек, — подтвердил я.
— Ты иронизируешь, но это правда. Папочка через три года мог стать президентом. Он об этом так мечтал!
— Это по заслугам.
Тут в коридоре кто-то заскулил, и в кухню просунулась умильная Ванечкина харя.
— Тебе чего? — спросила Валерия.
— Она уже готовая, уже голенькая, — красные глазки закатились в экстазе.
— Потерпи, Ванечка. Еще немножко потерпи. Слаще потом будет.
— Давай Ванечке нальем, — предложил я.
Валерия покачала головой:
— Нельзя. Одуреет… Ступай, Ванечка, ступай. Скоро начнем… Пришли-ка нам мента.
Ванечка ласково заурчал и провалился в коридор, но тут же появился на пороге капитан.
— У тебя на улице кто-нибудь дежурит? — спросила Валерия.
— Так точно. Полный наряд. Две машины.
— Вы не из семнадцатого отделения? — поинтересовался я. — Не от Вострикова?
Капитан на меня даже не взглянул.
— Ему налей, — распорядилась Валерия. — Ему можно.
Я протянул милиционеру полную чашку, и он вылакал ее в один присест.
Когда он ушел, я спросил:
— Почему они все тебя слушаются, Лерочка?
— Я наследница. Все счета на мое имя… Ну что, дурашка, хочешь последний разок перепихнуться?
— Хочу, конечно. Но ничего не получится.
— Почему?
— А то не понимаешь? Страшно мне. Умирать знаешь как неприятно.
— Не будь слизняком.
Не мешкая, стянула юбку и шагнула ко мне. Мне ничего не оставалось, как ухватить ее за шею, развернуть и прижать к стене. На подоконнике лежал тесак для резки мяса с длинным тонким лезвием, наточенный как бритва. Я приставил его к ее нежному горлу.
— Ой, — пискнула Валерия. — Щекотно как!
Как можно более внушительно я приказал:
— Вели всем убраться, иначе зарежу!
Валерия не пыталась сопротивляться, только поерзала и поудобнее устроилась на моих коленках. Она давилась от смеха. У меня тоже появилось ощущение, что бездарная гангстерская сцена, которую я затеял, происходит даже не в кино, а где-то на детском утреннике.
— Дурашка мой любимый, — сквозь смех пролепетала Валерия совершенно домашним голосом. — Да разве ты способен на это?! Совочек мой сладенький. Ну дави крепче. Режь, не жалей. Ой-е-ей как приятно!
Завелась не на шутку, и когда я ее отпустил, проклиная себя за слабость, за руку потащила в комнату. Вот там детским утренником и не пахло. Катя, обнаженная, была приторочена за раскинутые руки к стойкам кровати; Ванечка сидел рядом на корточках и, кажется, ее нюхал. Капитан стоял у окна и солидно попыхивал сигаретой. Громила-сержант подглядывал из дверей и посторонился, чтобы нас пропустить. В Катином лице не было ни кровинки. Картина была фантасмагорическая — какому там Босху угнаться. Из груди моей вырвалось что-то вроде рычания, и я ринулся вперед, но сержант сзади ловко подсек по ногам, и я с разлету шмякнулся лбом об пол. Сознание на миг угасло, но этого мига хватило, чтобы Валерия с комфортом расположилась в кресле напротив кровати, а меня сержант подтащил к стене и прислонил к батарее.
— Тебе хорошо видно, любимый? — окликнула Валерия. — Ванечка, не тяни!
