У нас, естественно, одна кровать. Сначала я сдвинулся к самому краю, чтобы не касаться Тилли. Я помнил, что случилось, когда я прикоснулся к Сандору. Но Тилли не Сандор. Жаль, что она не Сандор, но желания – не лошади, на которых можно было бы ускакать в мир мечты. И она мне не родная сестра. Какое-то время она лежала рядом, потом подвинулась ко мне и обняла, ну и, в общем, теперь у нас полноценные сексуальные отношения. Во всяком случае, она так говорит, и, наверное, это так, если она так говорит. Опыта в этих делах у меня нет, поэтому знать наверняка я не могу. То ли это, чем занимались Мама и Папа, и мои родители, и родители Тилли?
Забавно, что именно ради этого люди впадают в раж, рушат свои жизни и убивают себя. Стоит ли оно того? Ведь это то же, что и хорошая еда, причем не всегда секс столь же хорош, как еда. Трудно вообразить, чтобы кто-то угрожал кому-то убийством или похищением или убивал себя только потому, что не получил цыпленка табака на обед. Тилли говорит, что все совсем не так, что у меня неверное представление. Только она не понимает одного – кажется, этого не понимает никто: то, что для других неверное представление, для тебя, возможно, самое что ни на есть верное.
По утрам, когда Тилли на работе, и по вечерам, прежде чем уйти в паб, я сижу один в кемпере и думаю о Сандоре. Иногда я думаю о нем так напряженно, что могу вызвать его. Я закрываю глаза, осторожно открываю их и вижу, как он сидит в тени на другом конце той самой скамьи, на которой сидела Джессика, а потом Принцесса в тот день, когда мы привезли ее в «Боллинброк-Холл». Но когда я тянусь к нему – я чувствую, что теперь, когда он призрак, он не против того, чтобы я прикасался к нему, – он исчезает, и я опять остаюсь один в освещенных бледным солнцем или погруженных в сумеречный полумрак внутренностях кемпера.
Я знаю, что у меня слишком живое воображение, я помню, как Сандор сказал, что хотел бы иметь такую же богатую фантазию, но я не могу не задаваться вопросом, нашел ли он Принцессу там, где он сейчас, когда они оба призраки. Я спрашиваю себя, любит ли она его там, простила ли она его за цепь, простил ли он ее за то, что она украла его сердце в канун Святого Галлогласа.
О том, что случилось с ней, я узнал по своему телевизору, лишь голые факты, а потом Тилли принесла с работы газету. Это была одна из так называемых «солидных» газет, которые всегда подробно излагают все факты, все подробности и льют больше грязи, чем так называемые «бульварные» издания.
Апсоланд дал интервью и рассказал историю от начала и до конца. Предысторию он, конечно, не знал. Удивительно, что не знал, ведь, судя по приведенной информации о нем, у него на службе состоит частное сыскное агентство, да и сам он едва ли не лучший в стране специалист по безопасности. Так говорилось в газете, во всяком случае. Было ясно, что он никогда не слышал о Сандоре и не знал, где была его жена в день похищения, вернее, в тот день, когда она сама сдалась нам. А на следующий день он видел ее в последний раз.
Утром Апсоланд, как всегда, уехал в своем «Ягуаре» на станцию. Нина сказала ему, что поедет на побережье, чтобы вернуть одному человеку то, что он забыл у нее в машине. О том, кто этот человек, ничего сказано не было, но я думаю, это был Гарнет. Как-никак мы же поменялись машинами, верно? Ему пришлось взять «Кавальер», так распорядился Сандор, а «Вольво» должен был остаться для Принцессы. В общем, моя теория состоит в том, что Гарнет сложил в ту машину все свои вещи, потому что он не собирался возвращаться после того, как заберет Джессику. Только все получилось не так гладко.
Апсоланду не понравилось, что Нина едет одна, но она сказала, что с ней поедет Коломбо. Их водитель, сказал он, имея в виду Гарнета, ушел от них за день до этого без какого-либо уведомления. В тот вечер, когда Апсоланд вернулся с работы, дом был пуст, никого вообще не было. Только представьте: в том доме никого нет, вокруг никого нет, и все охранные системы отключены.
Естественно, в девять вечера, когда он вернулся домой, еще не стемнело. Только смеркалось, небо затянули черные тучи, все пропиталось водой. Дождь шел весь день. Львы стояли на воротных столбах, с их голов лилась вода, и у бедного человека, которому предстояло быть съеденным, между поднятыми к морде льва руками образовалось озерцо.
– Да ладно, ты не можешь этого знать, – сказала Тилли, но я мог и знал.
Он открыл ворота своим волшебным ключом. Поехал по аллее между кремневыми стенами и понял, что что-то не в порядке, когда проехал половину пути, а огни не включились. В доме, в этом образце безопасности для всех – но такой штуки, как безопасность, не существует, правда, в этом мире нет безопасности, – парадная дверь была открыта, окна открыты, задняя дверь широко распахнута. Когда он вылез из машины, к нему подбежали собаки. Звонил телефон, звук через открытую дверь выплескивался наружу, и создавалось впечатление, будто телефон звонит уже часами, но никто не берет трубку.
– Опять у тебя воображение разыгралось, – сказала Тилли.
– А как могло быть иначе? – сказал я. – Я живо это представляю, я знаю, что прав. Эти собаки скакали бы вокруг него, прыгали бы, требовали бы еды, а он спешил бы к телефону, отгонял бы их, орал бы, чтобы они от него отстали…
– Ладно, рассказывай так, как тебе видится, – сказала Тилли. – А потом он услышал знакомый голос, голос, который слышал изо дня в день много месяцев и который не вызывал у него подозрений, ни малейших.
– Насчет «ни малейших» не знаю. Здесь говорится, что он всех проверил, что его частные сыщики проверили всех на предшествующее.
– На прошлое, – сказала она – и была права. Теперь, когда рядом нет Сандора, который учил бы меня и поправлял, я начинаю забывать те знания, что он мне дал, и слова, что от него узнал.
– Получается, что у людей его нет, – сказал я, имея в виду прошлое, – нет в том случае, если их не поймали на каком-нибудь преступлении. Те двое не проходили по базе. Думаю, никто не знает о них то, что знаем мы.
– Они были рядом и в то же время так далеко. А если бы Сандор увидел его? Что тогда?
– Не увидел, – сказал я. – Его пару раз видел я, но откуда я мог знать?
Эти подробности Апсоланд газетам не рассказал, о том, что узнал голос, все это выяснилось позже. Он не сказал им, что голос требовал два миллиона фунтов, иначе его жена умрет. В тот момент он даже не рассказал им, что тот голос называл его жену не Ниной Эбботт и не миссис Апсоланд, а Принцессой.
Он выждал два дня, прежде чем заявить в полицию. К тому времени он уже отдал половину суммы. Ему было велено принести деньги в церковь, не в ту, в которой мы оставили Джессику, а в деревушке, название которой начиналось с «Х», таких в округе было много, – в общем, то ли в Хинкстоне, то ли в Хинтлшеме, то ли в Хевенгеме. Тот голос сказал: отдай нам половину, и Принцесса поговорит с тобой по телефону.
– Опять церковь, – сказала Тилли. – Интересно, почему.
– Потому что они всегда так делают. Точно так же они поступили, когда были втроем: Сандор, Адельмо и Чезаре. Можешь считать это их торговым знаком.
