- Может, тебе поехать вместо меня? Перемена климата…
- Молчать! - У панибратства Салимбени имелся предел. - Поедешь ты и увезешь ее с собой. Глаза б мои не смотрели на эту непокорную шлюху! Мне тошно держать ее в своем доме. А когда приедешь в Рокка, я хочу, чтобы ты задержался там на некоторое время.
- Остаться в Рокка? - Для Нино не было ничего противнее, чем торчать в деревне. - И надолго?
- Пока она не забеременеет.
Возникла многозначительная пауза. Маэстро Амброджио вцепился в лестницу обеими руками, потому что у него подкосились ноги.
- О нет, - попятился Нино, про себя находя эту просьбу нелепой. - Только не я. Пусть кто-то другой. Кто угодно.
С побагровевшим от ярости лицом Салимбени подошел к сыну и взял его за ворот.
- Нет нужды говорить тебе, что происходит. На карту поставлена наша честь. Я бы с радостью прикончил ее, но она Толомеи. Придется поселить ее в глуши, куда никто не заглядывает; пусть возится с детьми и уберется с моих глаз. - Он отпустил сына. - Люди скажут, что я поступил милосердно.
- Дети? - Отцовский план нравился Нино все меньше и меньше. - Сколько же лет прикажешь мне спать с этой моей матерью?
- Ей шестнадцать, - огрызнулся Салимбени. - И ты сделаешь, как я приказываю. Еще до конца зимы я хочу, чтобы все в Сиене знали, что она беременна моим ребенком. Желательно мальчиком.
- Приложу все усилия, - иронически отозвался Нино.
Уловив легкомысленные нотки в интонациях сына, Салимбени предостерегающе поднял палец:
- Но Боже тебя упаси не уследить за ней. Никто, кроме тебя, не должен ее касаться! Я не желаю хвастаться бастардом.
Нино вздохнул.
- Хорошо. Стану Парисом, увозящим жену старика. Хотя она ведь тебе не жена?
Звонкая оплеуха не стала для Нино неожиданностью - он сам напрашивался на нее.
- Так и надо, - сказал он, отступая. - Бей меня каждый раз, когда я говорю правду, и награждай, когда поступаю дурно. Скажи, чего ты хочешь: уничтожить соперника, друга, девичью невинность, - я все сделаю. Но не проси уважать тебя после этого.
Когда поздно вечером маэстро Амброджио вернулся в мастерскую, он ни о чем не мог думать, кроме как о подслушанном разговоре. Как в его родной благочестивой Сиене могла расцветать ядовитым цветом столь изощренная порочность? Почему никто не пытается остановить негодяев? Художник чувствовал себя старым и немощным. Он уже жалел, что ходил в палаццо Салимбени: каким облегчением было бы не знать о гнусном плане!
Придя в мастерскую, он обнаружил, что синяя дверь приоткрыта. Маэстро неуверенно подумал, что забыл запереть ее, когда уходил, но, не услышав приветственного лая Данте, испугался, что в дом забрались грабители.
- Эй! - Он толкнул дверь и боязливо переступил порог, удивившись зажженным лампам. - Кто здесь?
Почти сразу кто-то оттащил его от двери и плотно прикрыл ее. Повернувшись лицом к ожидаемому врагу, маэстро, однако, увидел не злонамеренного незнакомца, а Ромео Марескотти. А рядом стоял брат Лоренцо с Данте на руках, зажимая псу морду, чтобы тот не лаял.
- Хвала небесам! - воскликнул маэстро Амброджио, глядя на молодых людей и восхищаясь их густыми бородами. - Вернулись, наконец, из дальних стран?
- Не таких уж дальних, - сказал Ромео. Слегка прихрамывая, он подошел к столу и сел. - Мы скрывались в монастыре неподалеку отсюда.
- Вы оба? - изумился художник.
- Брат Лоренцо, - пояснил Ромео, морщась и растирая ногу, - спас мне жизнь. Салимбени бросили меня в склеп умирать, но друг нашел меня и вернул к жизни. Я давно был бы мертв, если бы не он.
- Господь, - возразил брат Лоренцо, опуская, наконец, собаку на пол, - хочет, чтобы ты жил. И он пожелал, чтобы я тебе помог.
- Господь, - отозвался Ромео с тенью прежнего лукавства, - многого от нас хочет, не правда ли?
- Вы не могли вернуться более своевременно, - заторопился маэстро, бегая по мастерской в поисках вина и кружек. - Я слышал…
- Мы тоже это слышали, - оборвал его Ромео. - Но мне все равно. Я не оставлю ее с ним. Лоренцо хочет, чтобы я подождал, пока полностью не оправлюсь, но я не уверен, что вообще когда-нибудь стану прежним. У нас есть люди и лошади. Сестра Джульетты, монна Джианноцца, хочет вырвать сестру из лап Салимбени не меньше нашего. - Молодой человек откинулся на спинку стула, слегка задыхаясь от своего монолога. - Вы малюете фрески - стало быть, вхожи во все дома. Мне нужно, чтобы вы нарисовали мне план палаццо Салимбени…
- Прошу прощения, - растерялся маэстро Амброджио, - но что именно вы уже слышали?
Ромео и брат Лоренцо переглянулись.
- Я так понял, - с вызовом сказал монах, - что несколько недель назад Джульетту выдали замуж за Салимбени. Или это неправда?
- И это все, что вы знаете?
Молодые люди снова переглянулись.
- Что такое, маэстро? - нахмурился Ромео. - Только не говорите мне, что она уже носит его ребенка!
- О небо, нет! - засмеялся художник, ощутив приятное головокружение. - Совсем наоборот!
Глаза Ромео сузились.
- Я так понимаю, что он познал ее три недели назад, - с трудом выговорил он, словно эти слова душили его. - Надеюсь, она не слишком полюбила его объятия?
- Мои дорогие друзья, - сказал маэстро Амброджио, отыскав, наконец, бутылку. - Откройте же свой слух для самой невероятной из историй.
V.IV Так приняли твой грех мои уста?
Мой грех… О, твой упрек меня смущает!
Верни ж мой грех.
Уже на рассвете мы с Дженис заснули на ложе из документов, вдоволь заморочив себе головы семейными преданиями. Всю ночь мы путешествовали по времени от 1340 года до наших дней, и когда веки уже слипались, Дженис знала почти не меньше моего о Толомеи, Салимбени, Марескотти и их шекспировских воплощениях. Я показала ей все, до последнего клочка, бумаги из маминой шкатулки, включая истрепанный томик «Ромео и Джульетты» и записную книжку с набросками. К моему глубокому удивлению, сестрица не заявила права на серебряное распятие, которое я носила, - ее больше заинтересовало фамильное древо. Она тоже проследила свое происхождение от сестры Джульетты, Джианноццы, нашей общей прародительницы.
- Смотри, - заметила она, проглядывая длинный свиток сверху донизу, - сплошные Джульетты и Джианноццы!
- Они были близнецы, - пояснила я и зачитала отрывок из одного из последних писем Джульетты к сестре. - Вот она пишет: «Ты часто говорила, что на четыре минуты младше, но на четыре века старше меня, и теперь я понимаю, что это значит».
- Мороз по коже! - Дженис снова сунула нос в свиток. - Может, они здесь все близнецы? Это у нас гены такие, что ли?
