Он возник у него где-то в самой глубине горла – этот низкий протяжный стон, предвестник финала. Она почувствовала это внутри себя: ритм его движений стал интенсивнее. Проникновения – глубже, резче, ощутимее. И вдруг он замер, в наступившей тишине нарастал его протяжный стон, который пронзал ей душу. Она чувствовала себя так, будто балансирует вместе с ним на высоком утесе посреди бушующего моря, с трудом удерживаясь на нем, и вот – время пришло. Чарльз навис над нею, изготовившись к последнему мощному, завершающему рывку. Он двигался медленно, словно стараясь продлить это мгновение, – и вдруг, достигнув пика, испустил неистовый вопль. Она резко прижалась к нему, словно подброшенная мощной пружиной. Ее ноги плотно обвили его бедра, они стали единым существом.
– Люблю тебя! Люблю! – прокричала она.
Он изливал свою любовь в ее расплавленную плоть, и издаваемый им стон проникал прямо в ее сердце.
36
Утомленные, охваченные мягкой любовной истомой, они сидели рядом на диване и держались за руки, переплетя пальцы. Рейчел, испытывая неведомое ей доселе счастье, куталась в махровый халат, который он принес из ванной.
– Что с нами будет, Чарльз? – С этими словами она подняла глаза и посмотрела на него. Мгновение это было столь чудесным, что ее вдруг охватил страх от того, что оно может закончиться.
– Почему бы нам не выяснить это?
– Что ты имеешь в виду? Гадалку-предсказательницу?
– Да, если угодно. Я сам умею предсказывать будущее. Точнее, кое-что из него.
– Разыгрываешь меня?
– Нисколько.
Он говорил сугубо прозаичным тоном, без тени выспренности, и вновь его окутал покров таинственности.
– Ты – и вдруг гадания? Я почему-то не представляю тебя в этой роли.
– Но ведь ты не очень хорошо меня и знаешь, правда, Рейчел? Давно уже не держала меня под своим микроскопом.
– Да, пожалуй, действительно не очень хорошо, но хочу узнать.
– Ну что ж, если интересуешься будущим, мы можем спросить о нем у костей.
– У костей? – недоверчиво улыбнулась она.
Чарльз встал, подошел к книжному стеллажу и среди книг в кожаных переплетах отыскал красный кожаный мешочек. Сев опять на диван, он развязал ремешок, стягивающий его, и высыпал на стол небольшую кучку костей.
– Что это?
– Кости.
– Животного?
– Вообще-то новорожденного ребенка.
– О Господи, ты шутишь! – воскликнула Рейчел.
– Вряд ли это была бы очень удачная шутка, ты не находишь?
– Но ведь их же следует захоронить.
– Захоронить их нельзя. Ребенок убит собственной матерью, едва родившись. По поверьям навахо, он считается неродившимся и поэтому не может быть похоронен в освященной богами земле. Однако какая-то жизнь у него все же была, поэтому его кости способны предсказать будущее, которого он не достиг.
– Это ужасно! Просто какая-то дикость! – возмутилась Рейчел. – Их непременно нужно захоронить.
– Согласно нашим представлениям и нашим законам – да, а вот согласно поверьям и обычаям индейцев – нет.
– Но это же Америка. Существуют законы, которые обязательны для всех, живущих в этой стране.
– Индейцы появились здесь первыми. Чья это страна, Рейчел? Чьи законы?
В его глазах полыхало пламя, какого она не видела прежде. Она моментально поняла, что сказанное им является частью его мировоззрения, той самой частью, которая во многом объясняет те чувства, которые она испытывает к нему. Вот в чем заключается мистическая сторона личности Чарльза Форда. Он не такой, как все. Какая-то часть его является столь же древней, как сама история, как индейцы, установившие необычные законы, имеющие, однако, свой смысл, открывающийся только тому, кто возьмет на себя труд вдуматься в него.
– В мать вселился злой дух, – пояснил Чарльз. – Так говорил знахарь. Наши психиатры назвали бы это послеродовой депрессией, поэкспериментировали с таблетками, устроили несколько бесед с психоаналитиком, а потом назначили бы электрошок. Индейцы же изгнали ее в пустыню и запретили жить в своем племени. Возможно, злому духу надоело потом находиться в ее душе, и он оставил несчастную в покое. А возможно, она начала ездить из города в город, стала проституткой и умерла от чахотки, оставив после себя лишь кости своего ребенка, чтобы мы могли по ним предсказать свое будущее.
Теперь в его голосе звучала жестокость. Едва ли не злоба. Его раздражала так называемая «цивилизация» и то, что Рейчел так бездумно принимает ее. У индейцев свой образ жизни. Когда-то это была их страна. В чем же заключается прогресс? В газовых камерах, геноциде, разгуле преступности? В наркомании, голоде в странах «третьего мира», этнических чистках, загрязнении окружающей среды и издевательствах над детьми? Разве законы о захоронении мертвых новорожденных внесли сколь-либо существенный вклад в развитие человечества?
Удивленно и недоверчиво взирала она на него, на эту необузданную первозданность, прикрытую внешним флером учтивой благовоспитанности. Сейчас он напоминает настоящего дикаря. Вскоре он вновь овладеет ею и проделает это с первобытной силой, так, как никто другой, и между ними будет происходить такое, о чем она не отваживалась и мечтать. И произойдет это в будущем, о котором им сейчас скажут кости индейского ребенка.
Рейчел ничего не говорила, наблюдая за ним со все нарастающим любопытством. Она сидела, замерев, ошеломленная силой охватившей ее в эту минуту страсти, вызванной одним лишь его присутствием здесь. Вот он держит в руке эти кости, крепко сжимая пальцами несбывшиеся надежды человеческого существа и одновременно – мечты самой Рейчел, во имя ее собственного будущего, которое они могли бы делить друг с другом. Чарльз сейчас пребывает в пустыне с индейцами, сидящими на корточках у костра, пламя которого то стелется на сильном ветру, то вновь тянется к небу. Это они дали ему эти кости и научили, как читать по ним будущее. За какие заслуги? За какие достоинства?
Опустив голову, он начал произносить слова, значения которых она не понимала, но догадалась, что это заклинание на языке какого-то индейского племени.
В воцарившейся тишине взметнулась его рука, и Рейчел увидела летящие в воздухе брошенные им пожелтевшие кости, которые со стуком упали на полированный дубовый пол и, немного проскользив по инерции, остановились.
Чарльз медленно встал. Затем легко, словно индеец, присел на корточки, склонился над ними и стал изучать их расположение. Рейчел ждала, испытывая странное чувство. Она отчетливо ощущала, что здесь совершается ритуал, причем ритуал, связанный с другим миром и другой эпохой. Сейчас Чарльз – прорицатель будущего, и это совершенно не смешно, а напротив – величественно и торжественно.
Он обернулся к Рейчел.
