По крайней мере, я на это надеюсь.
Здесь, в Канзасе, совсем другая жизнь. Никто не помещается в одежду тридцать восьмого размера, зато все носят полиэстер. Я опять жалуюсь, да?
Открою вам секрет: эту жизнь я не променяю ни на что. Порой я даже просыпаюсь с улыбкой. А бывает, с утра меня просто распирает от радости, причем без всяких причин. Конечно, через несколько секунд я вспоминаю, где нахожусь, но мне и этих секунд достаточно.
С работой я пока не решила. Просто тяну время в цветочном магазине. Я могла бы стать бухгалтером, как раньше, или вернуться в мир моды, но я пока к этому не готова. Вот не далее как вчера я прикидывала, а не пора ли взять на себя управление магазином, и в мечтах за каких-нибудь два часа дошла сначала до регионального управляющего, а потом и получила франшизу на компанию «Десять тысяч алых роз». Согласна, планы у меня по-прежнему наполеоновские, но я над этим работаю.
Сегодня — самый обычный день, но я научилась радоваться обычным дням. Я собираюсь перекусить (чизбургер и молочный коктейль — теперь и полуфабрикаты из «Деари куин» кажутся вкусными), солнце светит как-то особенно ярко, небо на редкость голубое. Здесь нет никакого горизонта, только небо, как в детских книжках.
Я вгрызаюсь в чизбургер, и в этот момент раздается собачий лай. Пес приближается скачками, за ним по траве волочится поводок. Хоть я и прошла через перерождение, собак все равно не выношу. И эта псина не исключение, тем более что она выхватывает чизбургер у меня прямо из рук (прошу заметить, продавщицы цветочных магазинов в Уичито зарабатывают не столько, сколько владелицы бутиков в Нью-Йорке). Я бросаюсь спасать свой обед, и вдруг по ушам бьет тонкий голосок:
— Пушок, ко мне!
Это не глюк. За собачиной действительно бежит маленькая девочка.
Вторая часть Марлезонского балета. Я, кажется, приговорена прожить энное количество жизней Ви.
Только в Канзасе.
Пес бросается в озеро.
Девчонка прыгает за ним.
Умеет ли она плавать?
Ну-ка, все вместе на счет «три»: «Конечно нет!»
Я подбегаю к озеру и сразу, без колебаний, ныряю. Теперь сделать это совсем просто. На мне блузка и джинсы — их можно мочить сколько душе угодно.
Но — черт побери! — вода ледяная!!! Я подплываю к девчонке и хватаю ее за «хвост», не обращая внимания на вопли.
— Спасите… буль-буль… — успевает попросить дитя перед очередным погружением.
Расшифровать просьбу нетрудно: «Спасите Пушка!»
Я изо всех сил дергаю «хвост». Русалочка выныривает и начинает усиленно дышать. Пора заняться собакой.
Поводок выскальзывает из рук, но я даю Пушку хорошего пинка под водой, и вот он схвачен.
Туфли, кажется, больше не жильцы, но, утешаю я себя, распродажа за полцены не за горами. Я тащу обоих утопающих к берегу (Пушок, правда, плывет самостоятельно) и наконец нащупываю ногами дно. Девчонка схвачена поперек живота, пес дергается на поводке. На берегу собирается толпа.
С хорошими поступками как-то постепенно сживаешься.
— Карли! — Это появилась мамаша. Она обнимает свою Русалочку, она улыбается сквозь слезы. — Благодарю вас, мисс, благодарю, благодарю. Не знаю вашего имени. Благодарю вас, — повторяет она как заведенная, зарываясь лицом в дочкин мокрый «хвост».
У меня тоже наворачиваются слезы — я скучаю по мамуле. Не то чтобы мы с ней обожали друг друга достаточное количество времени, но все-таки…
Как бы то ни было, я знаю, что сейчас должно произойти (номинально мы в будущем, значит, от судьбы не уйдешь). Я оглядываюсь в поисках журналистов (День сурка продолжается), но у озера уже ни души.
Это что, и все, что ли?
Я промокла до нитки, с меня вода течет ручьями. Оборки на блузке жалко обвисли (в сухом виде вещи от Энн Тейлор смотрятся гораздо лучше, даже не сомневайтесь). Зато теперь я выгляжу практически так же, как тогда!
— С вами все в порядке?
Блин!
Я резко оборачиваюсь — и натыкаюсь на знакомый теплый взгляд. У Натаниэля, что называется, ни в одном глазу.
Боже, сделай так, чтобы это был не сон. Или, если это сон, не дай мне проснуться. Пусть я никогда не открою глаза.
— Возьмите мою куртку.
Пока дура в мокрой блузке пялится на Натаниэля, я сообщу вам, что у этой дуры идеально стройные бедра, она миниатюрна, хорошо сложена и не может пожаловаться на отсутствие мужского внимания. Натаниэль тоже сразу замечает все ее прелести. Пожалуй, мне следовало описать Сюзи гораздо раньше, но тогда мой рассказ поутратил бы присущий ему пафос.
— Надевайте, да поскорей.
Он набрасывает мне на плечи коричневую кожаную куртку (знакомая скользкая подкладка). Я отчаянно шмыгаю носом. Возможно, это простуда; не исключено, что из моих мозгов таким образом удаляется вода. Но скорее всего, я только сейчас начинаю понимать простую вещь: наш мир — чертовски славное местечко.
— Извините, что я на вас так пялюсь. — Натаниэль проводит рукой по векам, словно пытаясь смахнуть наваждение. — У меня эффект дежа-вю. У вас так бывает? Вам когда-нибудь казалось, что какие-то воспоминания просто вырезали у вас из памяти и теперь вы не знаете, куда вставить этот кусок, потому что пробел уже чем-то занят?
Голос у Натаниэля глуховатый — как будто он только что проснулся в моей постели. Мне известны о нем самые интимные вещи, а он даже не догадывается, кто я.
— Нет, с моей памятью все в порядке. Наоборот, я бы с удовольствием кое о чем забыла, но…
Меня пробирает дрожь, и я плотнее запахиваю Натаниэлеву куртку.
— Ваше имя Сюзи?
— Вы меня знаете? — спрашиваю я с предельной осторожностью.
— Ваше имя написано у вас на бейджике.
Параллельный мир отпадает. Ладно, обойдемся без него. Зато я — все еще хорошая. И никто у меня этого не отнимет.
— Да, меня зовут Сюзи Вонг. А вас?
Я спрашиваю, чтобы Натаниэль ничего не заподозрил.
— Натаниэль.
— Вы местный?
Тон у меня самый небрежный.
— Я здесь в отпуске. Приехал навестить родителей.
— Так у вас тут родители!
Обстановка проясняется.
— Да.
— А я недавно потеряла маму.
— Мне очень жаль.
Наверняка Натаниэль не может взять в толк, почему первая встречная изливает ему душу, но меня это не смущает. Главное, мне теперь есть что изливать.
— Видите ли, с этим трудно смириться. Мы с мамой никогда не были близки. А вам я все это рассказываю, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Если вы в ссоре с родителями, помиритесь сейчас. Кто знает, когда вы их снова увидите и увидите ли вообще. Вы меня понимаете?
