– Стало быть, сеньора не желает, чтобы ее любимый превратился в мертвеца? Разумно, ничего не скажешь. Говорят, мертвые герои – плохие любовники.
– Убери свой пистолет, шакал, – процедил Вэнс сквозь зубы, забыв о том, что холодный металл прижимается к его телу, – и тогда посмотрим, кто тут из нас мертвый герой.
– Что ж, идет. Я уберу пистолет, – ухмыльнулся Джако и, опустив руку с пистолетом, тут же направил его дуло на грудь Карен.
Молодая женщина съежилась, даже сквозь одеяло почувствовав исходящий от оружия холод, но заставила себя держаться спокойно. А Джако, не сводя с Вэнса глаз, наклонился к Карен и принялся целовать ее. в губы, причем каждый поцелуй был более жадным, чем предыдущий. На этот раз Карен не сопротивлялась, потому что сопротивление означало бы неминуемую гибель – ее и любимого.
Вэнс вцепился в край кровати так, что костяшки пальцев побелели. Он едва владел собой, но не мог рисковать жизнью Карен. В его мозгу лихорадочно билась мысль: что еще, какие издевательства приготовил для них Джако? Отпустив наконец Карен, Джако, крутанув пистолет на пальце, взялся за бутылку с виски. Карен попятилась назад, а негодяй молча разглядывал ее.
– Сеньора – настоящая женщина, – заявил он. – У нее такие сладкие губы. Я понимаю, почему ты пришел за ней в Рио-Лобос.
– Попробуй только… и я убью тебя, Джако. И всем твоим головорезам не остановить меня.
Джако приподнял бутылку, улыбнулся, глядя на остатки жидкости.
– Какой храбрый сеньор! – с издевательскими нотками в голосе заговорил он. – Ну настоящий Пакстон! – Фамилию «Пакстон» он произнес с демонстративным презрением. – Но судьба милостива к Пакстонам, не так ли? Великолепная асиенда, много скота, куча ковбоев на ранчо, красивые женщины и… слова. М-да… Очень красивые слова…
Лицо Вэнса потемнело.
– Я не бросаю слов на ветер и не угрожаю зря, amigo, – зловещим тоном вымолвил он.
– Amigo? – расхохотался Джако. – Нет уж, сеньор. У меня для вас новость. Вам следовало бы называть меня каким-то там… родственником! Да, представьте себе, Причем довольно близким, а точнее – сводным братом. Разве это не интересно? – Он сделал паузу, готовясь дать пояснения, если Вэнс потребует.
Но Вэнс довольно равнодушно заметил:
– Ты слишком много думаешь о своем отце! Ха! Тебе еще многое придется узнать.
– Нет, – возразила Карен, догадавшись, что он хочет сказать.
– Спокойно, – перебил ее Джако. – Мы с тобой, Вэнс, сводные братья, у нас общий отец. Досточтимый сеньор Пакстон поразвлекся с моей матерью, а потом бросил ее с ребенком. Я такой же его сын, как и ты, только, когда мы голодали, он не подумал о том, чтобы накормить нас, помочь нам, а когда северный ветер пел зимние песни и мы дрожали от холода, он не предложил нам места на своей асиенде.
Только моя мать всегда оправдывала его. «Пакстоны просто забыли нас, – говорила она. – Лучше не ворошить прошлое! Он ничего о нас не знает, не знает, где искать». Черт! Плевать я хотел на ее объяснения! Мальчиком я часто спрашивал себя, почему у меня нет отца, как у других ребят. Но когда стал юношей, мое любопытство переросло в ненависть, а она породила жажду мщения. Я всегда спрашиваю себя: что длятакого человека значили несколько песо? Он ведь мог давать их нам и мог разыскать мать, а меня привести в дом.
Но однажды, – продолжал Джако, – я узнал, что у великого Пакстона, оказывается, есть ранчо и замечательные сыновья, которые живут как благородные доны. И больше я не мог– терпеть! Я оставил мать, прихватив с собой только одежду, ружье и собственную ненависть, и стал бродить по свету. Позднее выяснилось, что добрый и благородный Тру Пакетов взял мою мать к себе – она стала горничной и служанкой в его доме, стала прислуживать его семейке, вместо того чтобы занять почетное место хозяйки дома. Узнав об этом, я проклял уже самих богов. Моя мать смирилась с такой несправедливостью, и я возненавидел ее не меньше самого старика – старого развратника, о котором ты говоришь с таким уважением. Человек с характером? Ха! Плевал я на его характер!
Украдкой покосившись на мужа, Карен с удивлением заметила, что его лицо оставалось совершенно спокойным.
– Ты назвал его развратником? – отозвался Вэнс. – Нет. Он такой же человек, как и все. Он действительно повстречал Марайю во время войны. Они всего одну ночь провели вместе, а потом расстались. С тех пор он не видел ее и ничего не знал о ребенке – до того дня, как он спас ее от команчей. Марайя была чудесной, ласковой, доброй и очень терпеливой женщиной. От нее исходило настоящее женское обаяние и тепло. Меня ничуть не удивило, что он полюбил ее и по-своему продолжал любить всю жизнь. Моя мать знала об этом, – продолжал Пак-стон. – Она мне обо всем и поведала. Она все поняла. Во время войны случается много необычного, чего в мирной жизни и представить невозможно. Это, конечно, очень печально и не оправдывает людей, совершающих грехи. Думаю, отец часто думал о Марайе, но сначала у него не было ни денег, ни времени узнавать что-то о ней, о ее судьбе. Потом отец строил ранчо, у него появились собственные дети. Он понятия не имел о твоем рождении, но твоя ненависть и зависть затмевают тебе глаза. Я уже давно знаю правду о тебе, мой сводный брат, и рассказала ее мне Элизабет Пакстон, моя мать. Для меня правда была больше похожа на сказку. Мама сначала услыхала ее в Сан-Антонио, а потом – от Марайи, которую всерьез волновала твоя безумная ненависть. Марайя опасалась, что она ни к чему хорошему тебя не приведет и что ты начнешь мстить. Элизабет решила взять ответственность на себя: она должна была рассказать обо всем сыновьям, чтобы те были начеку. Наш злейший враг был нашим родственником. Нашим братом. – Вэнс тихо засмеялся, его лучистые глаза лукаво заблестели. – Так что ты опоздал, мой сводный брат. Мой братец-убийца думал сразить меня правдой, которую я знаю уже много лет. Мне жаль тебя, Джако. У тебя был шанс, но, когда Тру послал к тебе гонца, ты так пылал ненавистью, что оттолкнул протянутую тебе руку, убил посыльного и прислал отцу его уши и руки. Твое сердце мертво, твоя душа сгнила. Мне жаль тебя… – повторил он.
Джако не удалось вкусить триумфа, и ярость вскипела в нем с новой силой.
– Жаль?! Тебе жаль Джако?! – взревел он. Голос его сорвался, и он бросился на Вэнса и с силой ударил пистолетом по раненой руке.
Вэнс побледнел от боли. Силясь не потерять сознание, он сполз на пол, и туг Джако толкнул его коленом в подбородок, отчего Пакстон отлетел к стене. Карен бросилась на помощь мужу, но бандит с легкостью отшвырнул ее в сторону. Но Карен упрямо ползла вперед, чтобы встать на пути Джако. Он остановился. От ярости из его груди вырвался звериный хрип, губы задрожали. Джако нацелился пистолетом в голову Вэнса.
Щелчок взведенного курка нарушил мертвую тишину – три фигуры замерли неподвижно. Муха, назойливо жужжа, летала между жертвами и их палачом. Карен, не выдержав, зажмурила глаза, чтобы не видеть нацеленного на Вэнса дула револьвера.
– Нет, – вдруг хрипло сказал Джако. – Еще не время. Так я не получу удовольствия. Я слишком долго ждал этого момента, чтобы он пролетел так быстро. Сегодня вечером у моих людей будет праздник, сеньор. А развлекать их станете вы, сеньор, и ваша сеньора. И на этот раз развлечение не прервется на самом интересном месте. Нет, сеньор Пакстон. Этим вечером вы будете наблюдать за тем, как Джако и его товарищи берут вашу женушку – снова и снова. Я привяжу тебя поближе-и позабочусь о том, чтобы ты слышал каждый ее вопль, чтобы ты видел все с начала и до конца. А когда последний из моих ребят кончит в нее, я тебе кое-что отсеку. Я очень долго ждал этого момента, братец. Я буду рад, что он наконец наступит. – Сунув револьвер за пояс, Джако прихватил с собой недопитую бутылку и направился к двери. – А что касается вас, сеньора… Если вы понравитесь моим парням, то я позволю им оставить вас у себя. Я хотел сделать вас принцессой, но, похоже, из тебя получится лишь грязная шлюха!
