– Ну ладно, я тебя прощаю, – внезапно сказала она.
Вдруг его настроение изменилось. Лицо Романа стало неподвижным, как маска. На нем появилось недовольство.
– Не делай этого.
– Чего?
– Ты уступила слишком просто. Что ты простила?
– Что ты надменный глупец, который прошел мимо лучшего, что было у тебя.
Он немного подумал, и его лицо просияло.
– Странная вы особа, леди Эйлсгарт. Вы предлагаете мне утешение, а затем нападаете. – Он внезапно рассмеялся. – Но по делу. Я был не прав, женившись на Терезе. Это никому не принесло счастья.
Триста наклонила голову:
– Может, сейчас время сказать, как я жалею, что я... Роман, я была не права в том, что делала. Я имею в виду Эндрю. Мне не нужно было прятать его от тебя. Я не давала тебе шанса или по крайней мере возможности стать ему отцом.
Она повернулась к нему, в ее лице была мольба. Повисла неловкая пауза.
– Ты сделала это со злости?
– Нет! – искренне возразила она.
Он кивнул и чуть улыбнулся.
– Я прощаю тебя, – произнес он. – Но не уверен, что прощу себя.
Она тяжело сглотнула, не понимая, о чем он говорит. Того, что он простил ее, ей было недостаточно.
Все это останется в прошлом только тогда, когда Эндрю перестанет хмуро смотреть на своего отца. Пока же положение только ухудшается. Эндрю не привыкает к Роману, а в последние дни он держится с ним все более настороженно.
Пока Эндрю не полюбит отца, это дело нельзя считать завершенным.
Роман шагнул, чтобы сократить разделяющее их расстояние.
– Кто знает, Триста, возможно, ты и была права. Я не уверен, что если бы я тогда узнал про Эндрю, это изменило бы мою жизнь. Я был столь сосредоточен на себе, на своем «долге». К тому же, когда ты отказалась стать моей любовницей, я решил, что это ты меня предала. Как ты могла не смириться с моей женитьбой, когда я наконец обрел ощущение своей значимости, которого я так долго ждал... – Он запнулся и вздохнул.
Триста положила голову ему на грудь, на свежую зеленую рубашку. Она чувствовала теплоту его тела и мерное биение его сердца.
Отстранившись, он пристально посмотрел на нее:
– Может, мы просто сделали то, что было лучшим в тех обстоятельствах? Что ты думаешь об этом?
– Лучшим? Но результаты получились не очень хорошими, – ответила она.
– Но мы были так... ну, глупы. Молоды, неопытны, самоуверенны.
Она рассмеялась:
– Да. Не хотелось бы признавать это, но да. Я думала, что в мире есть идеалы и можно не вступать в компромиссы, сохраняя чувство собственного достоинства.
Он пожал плечами:
– Все не без недостатков.
Он играл ее волосами, и Триста откинула голову, отдавая себя во власть его рук. Он вынул заколки, и ее золотистые пряди упали каскадом на спину.
– Да, – произнес Роман, разглядывая ее так внимательно, словно она была картиной. В его глазах промелькнуло странное выражение. – В моих воспоминаниях ты всегда так и смеялась. Всей душой, с искренним весельем, не сдерживаясь. Смех извергался из тебя в окружающий воздух, так что я мог физически его почувствовать и вдохнуть.
Она наконец справилась со смехом.
– Когда ты стал поэтом? – озорно спросила она.
– Когда мне внушили вдохновение.
Ей очень хотелось сказать, чтоона любит его. Это был подходящий момент. Но где были слова, почему они все вылетели из головы?
Их глаза встретились.
– Как ты думаешь, мы не очень стары, чтобы заняться любовью, как мы обычно здесь делали?
– Конечно, стары. Не могу представить ничего более недостойного. Ты лорд Эйлсгарт, я твоя жена и мать твоего сына. И кроме того, скала твердая, а у нас дома отличная кровать.
Он прищурился:
– А если яснее?
– Ты лишился разума, если думаешь, что я сниму всю одежду и лягу на эту скалу.
Он начал опускаться на колени, увлекая ее за собой.
– Тогда я лишился разума, поскольку это именно то, о чем я думаю.
Глава 19
В детской Уайтторна Эндрю уныло дожевывал бисквит. Нянечка поглядывала на него с улыбкой, но ее рот был решительно сжат.
Нянечка, Нэнси, во многом напоминала Эндрю маму. Она всегда хорошо знала, когда ему что-то не нравилось.
Он ходил вниз, чтобы найти кое-какие игрушки, которые оставил в гостиной, и случайно услышал, что папа собирался взять маму в какое-то особое место, и когда мама захотела захватить и его, Эндрю, папа сказал «нет».
Это наполнило Эндрю горечью. Он побежал в детскую. Он не мог забыть, что папа отказался. Нэнси сразу поняла, что он расстроен. Она не знала почему, но хотела знать. Она задавала ему вопросы и с беспокойством следила за ним.
– Ну ладно, – обратилась она к Эндрю. – Ты можешь налить немного сливок в чай. Ты же любишь это? Вкусно и сладко, верно?
– Ладно, – сказал Эндрю, но только чтобы ее не огорчать. Он не хотел доедать бисквит и допивать чай. Он был не в состоянии это сделать. У него уже сводило живот.
Нэнси налила еще сливок в его кружку и помешала, с надеждой улыбаясь:
– Вот так-то лучше. Теперь... как насчет прогулки после небольшого отдыха?
Эндрю равнодушно пожал плечами:
– Да, пожалуй.
Наклонившись, она отвела волосы от его лица. Так всегда делала мама. Он хотел, чтобы сейчас здесь была мама. Хотя он и любил Нэнси и она к нему хорошо относилась, маму заменить она была не способна.
– Похоже, ты немного устал, – сказала она, положив на лоб Эндрю ладонь, чтобы проверить, нет ли у него температуры. Убедившись, что все в порядке, она успокоилась. – Немного отдохнув, ты снова повеселеешь. Я уверена в этом.
Она оставила его и принялась наводить чистоту в детской. Время от времени Нэнси отрывалась от работы, и на ее лице можно было заметить некоторое беспокойство. Эндрю изображал, что он прихлебывает чай и доедает бисквит. Нэнси решила, что ничего серьезного не случилось, и покинула комнату, чтобы принести свежие постельные принадлежности. Покончив с чаем, мальчик должен был лечь в кровать.
Эндрю перелил свой чай в чайник, а бисквит выбросил в окно. Затем забрался в кровать, натянул одеяло поверх головы, закрыл глаза и стал думать о папе и маме. Его маленькое сердце трепетало, как пойманная птичка.
Эндрю с силой сжал глаза, желая быстрее заснуть и забыть о том, о чем думает. Они никогда раньше не оставляли его, собираясь на прогулку. Его брали всегда, даже когда он поначалу этого не хотел.
