Пронзительный вопль внезапно расколол воздух – ее собственный, подумала про себя Джиллиан. Она снова оказалась в теплых и таких привычных объятиях. Охваченная дрожью, обуреваемая множеством эмоций, бурливших внутри ее, она едва выдавила из себя:
– Гарет! О Боже, я так боялась, что ты не придешь… что я никогда больше тебя не увижу!
Тяжело дыша, Гарет пригладил рукой спутанные пряди ее волос.
– Даже ради спасения собственной жизни я не мог бы объяснить, что привело меня сюда. Я почувствовал смутное беспокойство почти сразу после того, как ты покинула зал. – Он крепко прижал ее к груди. – Господи Иисусе, подумать только, что я чуть было тебя не потерял!
Джиллиан прильнула к нему всем телом.
– Гарет, за всем с самого начала стоял Ковингтон. Это он сговорился с моим отцом убить короля… и он же был с ним тогда в лесу.
– Я знаю, любимая. Я все слышал.
Любимая. Сердце сжалось в груди Джиллиан. Она снова приникла к Гарету, оказавшись в кольце его объятий, и жестом, который был красноречивее любых слов, коснулась его худой щеки.
– Гарет, – произнесла она нерешительно, – верно ли я расслышала тебя? Ты действительно… любишь меня?
Она почти боялась произнести вслух это слово, боялась даже вздохнуть. Однако страх этот был не чем иным, как отчаянной тоской, поселившейся в глубине ее существа, – опасением, что все это лишь только почудилось.
Из груди его вырвался не то смех, не то стон. Он поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь. Находясь в плену его взгляда – и в плену его рук, – она не в силах была отвести глаза.
– Да, – отозвался он хриплым голосом. – Я люблю тебя, Джиллиан. Я люблю тебя до безумия.
– И я… я тоже люблю тебя, Гарет. Бог свидетель, люблю! – Голос ее прервался. – Но как же Селеста? В тот день, когда Робби назвал меня при тебе мамой, ты вспомнил о ней! Пожалуйста, – взмолилась она, – не надо щадить меня. Ты ведь вспомнил о том, как горячо ты ее любил?
– Да, – ответил он мягко. – Но Бог мне судья, то, что я чувствовал когда-то к Селесте, не идет ни в какое сравнение с моей любовью к тебе, Джиллиан. Моя жизнь навсегда связана с твоей. Ты владеешь моим сердцем, как никакая другая женщина на свете. И если мне потребуется целая жизнь, чтобы убедить тебя в этом, так тому и быть.
Его признание едва не заставило ее заплакать от радости.
– Правда? – прошептала она.
Его глаза потемнели.
– Правда, – поклялся он.
Робкая радость переполнила вес ее существо. Подобно солнечному лучу, пробившемуся сквозь тучи, она мерцала и переливалась радужным светом, распространяя повсюду ослепительное сияние и разгоняя тени, так долго омрачавшие ее существование.
– Гарет! – Голос ее был таким же дрожащим, как и улыбка на губах. – О, я так люблю тебя! Я полюбила тебя очень давно, однако боялась, что ты никогда не сможешь ответить мне взаимностью…
– Какими же мы с тобой была глупцами, тебе не кажется?
Она улыбнулась ему сквозь слезы. Однако когда он уже готов был запечатлеть поцелуй на этих мягких, соблазнительных губах, с такой нежностью и доверием обращенных к нему, Джиллиан внезапно отпрянула назад, положив руку на округлившийся живот.
– О Боже, – пробормотала она чуть слышно, глядя на встревоженное лицо Гарета.
Глаза его вспыхнули, и он выругался себе под нос:
– Дьявольщина! Неужели этот ублюдок посмел причинить тебе вред?
В порыве ярости он едва не вскочил на ноги, однако Джиллиан удержала его.
– Нет, дело не в этом, – задыхаясь, проговорила она.
– Что же тогда? Скажи мне, любимая. – Он склонился над ней и накрыл ладонью ее руку, лежавшую поверх живота. Когда правда начала постепенно доходить до его рассудка, глаза его округлились от изумления. Рот его то открывался, то снова закрывался, что вызвало слабый смешок со стороны его жены, которая никогда прежде не видела его лишившимся дара речи.
– Любимый, – пробормотала она.
– Да? – отозвался он чуть слышно.
– Думаю, будет лучше, если я дам жизнь нашему ребенку, лежа в удобной постели, – уголки ее губ раздвинулись в едва сдерживаемой улыбке, – а не здесь, на этой злополучной башне.
Так она ему посоветовала… и так оно и случилось.
Роды оказались не такими трудными, как это обычно бывает в подобных случаях, хотя Джиллиан тяжело дышала, тужилась, извергала ругательства и лепетала бессвязно, что этот ребенок скорее всего окажется последним, которого ей когда-нибудь придется носить. Гарет все время был рядом, подбадривая ее, вытирая пот с ее лица и держа за руки, когда схватки становились особенно болезненными. И именно он первым принял их новорожденную дочку в свои могучие объятия, после чего осторожно передал ее в нетерпеливо протянутые к нему руки жены. Джиллиан прижала маленький, жалобно попискивающий комочек к своему сердцу и прикоснулась губами к головке малютки. Волосы у девочки были темными как полночь – да и как могло быть иначе? – и Гарет увидел, как глаза ее заволокла влага, превращая их в два чистейших сапфира. Наблюдая за ней… за ними обеими, он вдруг почувствовал столь непривычный для себя комок в горле. Он понимал причину ее слез. Джиллиан так боялась, что этот день никогда не настанет, что она может не дожить до рождения их ребенка… и, Боже правый, он тоже так этого боялся!
Нс кто иной, как Робби, выбрал для новорожденной имя Мэдлин, и родители согласились с тем, что это имя подходит ей как нельзя лучше.
Третья неделя октября застала Джиллиан сидящей на скамье в главном зале с малышкой Мэдлин на руках. Была уже вторая половина дня, так что зал почти полностью опустел. Гарет вошел и опустился на скамью рядом с ней. Малышка заснула у груди матери, и он слегка прикоснулся губами к маленькой макушке. Джиллиан терпеливо ждала, ибо понимала, что муж собирался сообщить ей нечто очень важное.
Он взял ее руки в свои.
– Король Иоанн умер, – негромко произнес он. Губы Джиллиан приоткрылись.
– Как? Когда? – только и могла спросить она.
– Его поразила болезнь. Он со своим войском пытался перейти песчаные отмели возле Уоша, в том самом месте, где река впадает в море. Иоанн первым преодолел мелководье верхом на своем коне. Мне рассказывали, как он злобно требовал, чтобы остальная часть его кортежа последовала за ним, как море ревело и грохотало, когда воды прилива начали вливаться в реку. Стремительный поток обрушился на них, накрыв повозки, которые повсюду сопровождали Иоанна в его странствиях. – Губы Гарета сложились в мимолетную улыбку. – Он в ужасе наблюдал за тем, как повозки, в которых находились его бесценные сокровища – золото, драгоценные камни, даже королевская корона и скипетр, – уносило в море течением бурной реки. Все, что он ценил больше всего на свете, было навсегда для него потеряно.
Джиллиан покачала головой.
