Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
— Она на антидепрессантах, — сказал я.
— Не поняла, — сказала Симона, — а зачем?
— Она не вполне здорова.
— Ты хочешь сказать… она сумасшедшая?
Я сделал вид, что глубоко подавлен.
— О, — прерывисто вздохнула Симона, — бедняжка! И бедный ты! Нам, наверное, не стоит возвращаться.
Я обнаружил, что посетители «Кей-Эф-Си» глазеют на нас. Вероятно, решили, что мы актеры уличного театра и устраиваем представление.
— А я так хотела послушать, как играет твой папа, — грустно сказала она.
— У него будут еще концерты, — заверил я, — а пока позволь предложить тебе провести вечер в частном клубе «У Питера».
— Нет-нет, только не шезлонг, — возмутилась она, — у меня до сих пор спина ноет.
— Я запасся пирожными, — подмигнул я.
— Это подозрительно, — нахмурилась она. — Как будто ты знал заранее, что после концерта придешь домой не один. И кого же, интересно, ты собирался пригласить в гости?
Я обнял ее за плечи, и мы двинулись по улице в сторону Ковент-Гардена.
— Ваши домыслы, юная леди, меня не волнуют, — сказал я.
— А где купил пирожные? — спросила она. — В забегаловке на углу?
— В «Марксе и Спенсере», — ответил я.
Ее рука крепче сжалась на моей талии.
— Как ты хорошо меня знаешь, — вздохнула она.
Чтобы добраться до «Безумия», я тормознул кэб — так было быстрее и безопаснее.
Когда мы дошли до каретного сарая и поднялись ко мне, Симона первым делом заглянула в маленькое зеркальце, в которое я смотрю, когда бреюсь.
— Я выгляжу ужасно, да? — спросила она. — Извини, но это зеркало такое микроскопическое, что я просто не могу ничего в нем разглядеть.
Я сказал, что она прекрасна, — и это было правдой. Пятно на щеке, оставшееся после маминой пощечины, в кэбе было еще ярко-красным, но теперь начало бледнеть. Губы она тоже уже успела подкрасить заново. Маме не удалось разодрать до конца ее прозрачную блузку, и теперь, глядя на нее, я сгорал от желания это сделать. От страсти меня бросило в жар и слегка замутило. Я сосредоточился на папке с музыкой в айподе, выбирая нужные песни, потом проверил, подключены ли наушники.
— Я обещал пирожные, — сказал я, когда Симона шагнула ко мне.
Но отвлечь ее было не так просто.
— Пирожные — потом, — шепнула она, обвивая руками мою талию.
Скользнула ладонью под рубашку. Я слегка отстранился и включил проигрыватель айпода.
— Что это? — спросила она, когда начался первый трек.
— Коулмен Хокинс, — ответил я, — «Body and Soul».
Трек был не тот, что надо: первой я хотел поставить эту песню в исполнении Билли Холидей.
— Да? — удивилась Симона. — А знаешь, в записи звучит как-то неестественно.
Просунув руку под ее жакет, я притянул ее к себе. Кожа под моими пальцами была горячей.
— Так лучше, — мурлыкнула Симона и вдруг, наклонив голову, скусила верхнюю пуговицу с моей рубашки.
— Э-эй, — возмутился я.
— Око за око, — улыбнулась она.
— А ты что, слышала его вживую? — спросил я. — Коулмена?
— О да, — выдохнула она. — Публика каждый раз просила его спеть эту песню, и он всегда по этому поводу ужасно злился.
С этими словами она откусила вторую пуговицу и поцеловала меня в грудь. Ее язык коснулся моей ключицы.
И тогда я почувствовал. Сначала аромат цветущей жимолости, потом запах битого кирпича и ломаного дерева. Как я мог принимать это за духи?!
— А Сайрес когда-нибудь играл «Body and Soul»? — спросил я.
— Кто такой Сайрес? — томно спросила она, откусывая третью пуговицу. «Если так пойдет дальше, — подумал я, — их у меня вообще не останется».
— Ты встречалась с ним, — напомнил я, — и жила в его доме.
— Разве? Мне кажется, это было так давно, — сказала она, снова целуя меня в грудь. — Мне так нравилось смотреть, как они играют.
— Кто «они»?
— Все мои красавчики-джазмены, — ответила она. — Когда они играли, я чувствовала себя счастливой. Мне нравилось быть с ними рядом, заниматься любовью, но истинное счастье — это только слушать их игру.
Следующий трек заставил меня мысленно застонать от досады. Это был Джон Колтрейн. Неужели я по ошибке включил случайный порядок песен? Под «Body and Soul» в аранжировке Колтрейна танцевать медляк совершенно невозможно. Он придерживается оригинальной мелодии только на первых пяти нотах и после пары тактов уходит от нее в музыкальные дебри, доступные только страстным ценителям вроде моего папы. Не выпуская Симону из объятий, я стал потихоньку перемещаться в сторону холодильника, чтобы получить возможность незаметно нажать «следующий трек». Слава богу, на сей раз это оказалась Нина Симон,[57]совсем еще юная, с голосом, способным растопить даже ледяную скульптуру на съезде шотландских банкиров.
А как насчет Чертенка Гранта? — задал я вопрос, который не мог не задать.
— А, ему удалось от нас ускользнуть, — сказала Симона. — Говорили, он может стать английским Клиффордом Брауном,[58]но он твердо решил уйти со сцены — и ушел. Шери была в ярости. Она вроде как имела на него виды. И как-то рассказала, что чуть не закадрила его, но он от нее сбежал. — Симона улыбнулась своим воспоминаниям. — Вообще, мне кажется, я была больше в его вкусе, и кто знает, чем бы все кончилось, если бы он не завел себе эту ужасную жену.
— Ужасную?
— Да, просто кошмар какой-то, — содрогнулась она. — Но тебе ли не знать, она же твоя…
С этими словами Симона замерла в моих объятьях и, подняв на меня взгляд, нахмурилась, но я снова вовлек ее в ленивый медляк. И смотрел, как воспоминания постепенно гаснут где-то в глубине ее глаз.
— Ты всегда любила джаз?
— Всегда, — кивнула она.
— Даже когда училась в школе?
— О, у нас была просто невероятная учительница музыки, — сказала Симона. — Ее звали мисс Пэттернест. Она иногда приглашала нескольких любимчиков к себе на чай — там мы слушали разные пластинки и «приобщались к музыке».
— Ты тоже была ее любимицей?
— Разумеется, — проговорила она, снова скользнув ладонью мне под рубашку, — меня всегда все любят. И ты тоже меня любишь, разве нет?
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
