Лиза подтвердила, что это лекарства, которые дают для улучшения функционирования внутренних органов.
— Скажи, речь идет о доноре сердца или почки?
— Д-да-а…
У меня явно заплетался язык.
— Фин? Что там с тобой происходит?
— Еще одно, — с усилием произнесла я, пытаясь по слогам прочесть последнее название. — Ме-пер, мепрери…
— Мепреридин?
— Д-д-да-а…
Меня явно клонило в сон, и я поторопилась свернуть на обочину.
— Это обезболивающее.
Мое затуманенное сознание с трудом уловило смысл сказанного.
— А зачем давать донору внутренних органов обезболивающее?
— А донорам их никто и не дает. Мертвые не чувствуют боли.
— Все понятно. Вот что, оказывается, знал Райс.
— Фин, ты где?
— На Синг… Сингер-Айленде. Мне срочно нужна помощь.
— И давно я здесь? — спросила я у Бекки — она была первой, кого я увидела, когда вновь открыла глаза, а мои мозги восстановили способность ясно мыслить.
— Четыре часа. Ты то приходила в себя, то вновь проваливалась в забытье. Что-то бормотала, правда, было практически невозможно понять, что именно. Там за дверью к тебе уже выстроилась целая очередь. Мы даже список составили, кто за кем идет, чтобы успеть, пока не кончилось время для посещения больных.
— А доктор Холл?
— Сейчас сюда войдет Лайам и просветит тебя по этой части, но, думаю, тебе захочется включить телевизор на полную громкость.
— Холл арестован? — спросила я у Лайама минуту спустя, когда он вошел в мою безликую больничную палату.
Я пощелкала пультом дистанционного управления. Мне не терпелось увидеть, как доктора Холла ведут в каталажку в наручниках и все такое прочее. Интересно, будет ему стыдно или раскаяние ему неведомо? Впрочем, какая разница? Самое главное, что теперь он за решеткой, где до конца своих дней будет исполнять обязанности подружки какого-нибудь криминального авторитета.
— Его допрашивают, после чего предъявят официальное обвинение. Кстати, вы оказались правы насчет машины. Холлы недавно, за неделю до дня рождения дочери, приобрели новую модель «мерседеса», цвет — «синяя полночь». Ну как, полегчало?
— Еще бы. Можно сказать, отлегло от души, — добавила я с довольной ухмылкой. — Пусть меня выпустят на свободу, и чем скорее, тем лучше.
— Терпение, — напомнил он мне. — Вам еще сидеть здесь до завтрашнего утра.
— Поклянитесь мне, что мою одежду не разрезали на куски, когда снимали с меня. Вы представляете, во сколько мне обошелся мой наряд?
— Странные, однако, вещи вас заботят. Доктор Холл едва не отправил вас на тот свет, а вы переживаете из-за какой-то там юбки и кофточки.
— Ну… в общем… Да, переживаю.
— Лучше поблагодарите судьбу за свое пристрастие к кофе. Холл подсыпал вам альпразолам. Единственное, что спасло вас, — высокий уровень кофеина в крови. А иначе — угнетение дыхательного центра, остановка сердца и… конец.
Я вздрогнула, представив эту картину.
— Посмотрите, это он, — воскликнула я, подняв глаза на телеэкран, и тотчас почувствовала, как у меня внутри все опустилось. — Погодите, а где наручники? Что происходит?
— Я наведу кое-какие справки, — ответил Лайам и выскочил из палаты. Он вернулся спустя минут десять, которые показались мне вечностью, и по лицу я догадалась, что его душит злость. — У сукиного сына непробиваемое алиби относительно Васкеса и Маркуса Эванса.
— Это насколько же оно непробиваемое?
— В городе его не было, он обучал технике трансплантации персонал других больниц. У него примерно сотня свидетелей, которые могут подтвердить его алиби, плюс билеты на самолет, плюс показания обслуги в гостиницах, где он останавливался.
— Но ведь других убрал именно он. Мы точно знаем, что он никуда не уезжал, когда был убит Дэниэл Саммерс.
— Он трахал сестру Каллагэн, именно поэтому она сказалась больной. Судя по всему, у него с ней уже давно роман.
— В таком случае почему ему не предъявили обвинение в убийстве Айви Новак? Моя сестра говорит, что ей не нужны были обезболивающие, если она на самом деле была мертва.
— Он утверждает, что это была ошибка. Обезболивающее значится только в аптечном счете. В больничных отчетах его нет.
— Но ведь это он, — заявила я и с вызовом скрестила на груди руки. Каждая клеточка моего тела кипела злостью. — Дейв Райс, можно сказать, открытым текстом признался мне, что шантажировал Холла, чтобы получить деньги на лечение жены.
— Холл утверждает, что это акт благотворительности с его стороны.
— Тогда пусть допросят Райса.
— А вот это будет сделать нелегко.
— Это почему же?
— Потому что после того, как вы от него ушли, он разнес к чертовой матери собственные мозги.
— И вы в это верите?
— Он оставил записку. Двое сыновей подтвердили, что это его почерк. Полиция сличила ее с образцами почерка, которые нашлись в доме.
— И что говорится в записке?
— Два слова: «Простите меня».
— Все просят прощения, но никто не желает взять на себя ответственность. Скажите, полицейские обыскали дом? Ведь Холл явно подмешал мне в чай какую-то гадость.
— Обыскали и ничего не нашли.
— И кто же из нас самый умный?
— У Холла коэффициент умственного развития как у настоящего гения. Да и супруга ему под стать. Выпускница Уэллсли-колледжа, причем с отличием. Видимо, и дочери передались их гены, хотя, похоже, последнее время она не перетруждала себя учебой.
Не иначе как где-то остров ушел под воду, потому что в дверях выросла моя мать — в одной руке громадный букет цветов, в другой — полотняный носовой платок.
— Это я ей сообщил, — признался Лайам, прежде чем выскользнуть из палаты.
Парад посетителей продолжался до одиннадцати, пока медсестра не заявила во всеуслышание, что больше никого не пустит. У меня в палате были цветы от Патрика, Оливии, Бекки, Джейн — кстати, она сумела втихаря протащить для меня немного кофе. Да, и еще гигантских размеров охапка цветов от юридической конторы «Дейн и Либерман», что могло означать лишь одно: в скором времени меня восстановят на работе или уже восстановили. Но если они думают, что отделаются одними цветами, то глубоко заблуждаются.
Гадость, которую мне подмешали в чай Холлы, продолжала действовать. Единственное, что не давало мне уснуть, это душившая меня злость.
Судя по всему, я то проваливалась в сон, то просыпалась вновь. Стоило мне открыть глаза, как на экране телевизора всякий раз была новая картинка. Часов я нигде не заметила, однако продолжала напоминать себе, что должна позвонить Лизе и поблагодарить. Меня спас не только выпитый кофе, но также и то, что моя сестра, находясь от меня за две тысячи миль, набрала спасительную девятку и две единицы.
