— Моя дочь… Лиза все еще в коммуне, и в данный момент она — моя главная забота. Как и всегда, впрочем.
— Конечно, — кивнул он.
— В общем, если ты хочешь проводить время вместе, мне сейчас очень нужен друг.
— Друг? — приподнял он бровь.
— С удовольствием.
— А потом я, может быть, попробуюсь к тебе в группу. Я отлично играю на тамбурине.
— Давай не будем увлекаться.
Мы рассмеялись, и он взял меня за руку. В этот раз меня не охватило чувство вины, мне не привиделся Пол. И все же я вспомнила, как он иногда перехватывал меня в больнице, когда я спешила по делам, и так же брал за руку, но я неизменно вырывалась и бежала дальше.
Когда кто-то умирает, остальные всегда сожалеют о допущенных ошибках, о постоянной спешке. Но в этот раз я решила насладиться своим путем.
Глава 37
Когда я уже отпирала дверь, рядом с домом остановилась полицейская машина. Высокий седой мужчина с усталым морщинистым лицом представился сержантом Палланом и сообщил, что занимается расследованием по коммуне. Он снял темные очки и печально посмотрел на меня. Я вглядывалась ему в лицо, чувствуя, как теснит грудь, — он явно приехал сюда не для того, чтобы задавать вопросы.
— Что случилось?
— Нам надо поговорить. Давайте пройдем в дом.
Дело плохо. Он принес дурные вести. Мир вокруг словно исказился, взгляд мой перестал воспринимать глубину пространства, и я споткнулась на пороге.
«Господи, только не Лиза! Пусть она будет жива!»
Я добралась до кухонного стола, вытащила стул и рухнула на него. Упершись локтями в стол, я прижала кулаки к губам, стараясь удержать рвущийся изнутри крик. У меня тряслись руки и ноги, но я заметила это отстраненно, как врач. «Шок, у тебя шок». Я сама себе казалась посторонней.
— Что случилось? — спросила я, с трудом найдя слова.
— Утром в коммуне был пожар, и…
— Моя дочь?
— Мы не знаем.
Я глухо застонала. Тело мое словно онемело, ход времени замедлился.
— Может быть, позвонить кому-нибудь и попросить приехать к вам? — предложил сержант.
— Как все произошло?
— Возможно, вам будет легче с кем-то…
— Как? — яростно повторила я, чувствуя, как по лицу текут слезы.
И он рассказал.
Выжило всего несколько человек. Двое сбежали через разбитое окно — один из них попал в больницу с ожогами третьей степени, а Джой получила пулевое ранение. Садовник выжил, потому что в тот момент стриг газон в дальнем конце участка. Еще одна выжившая девушка как раз вернулась с площадки, когда появился Джозеф. Она прошла в конюшню, расседлала лошадь, услышала выстрелы и в ужасе спряталась в одном из денников. На помощь она позвать не могла. Вдруг раздался громкий свист, из окон показалось пламя. Деревянная обшивка вспыхнула сразу же.
Через несколько секунд раздался взрыв, и запылали уже все постройки. Девушка выпустила всех животных и пряталась в поле до приезда полиции и пожарных.
Пожар тушили несколько часов. Погибло по меньшей мере полторы сотни человек, из них двадцать пять детей. Жертв могло быть и больше, но в тот момент в коммуне не проходило никаких семинаров.
Все погибшие члены коммуны во время пожара оказались запертыми в комнате для медитаций, словно овцы, приведенные на убой. Джозеф отобрал у Джой ключи и запер двери. Когда он сказал, что ему нужен бензин, она испугалась и попыталась его остановить, но он выстрелил в нее и сбежал. Она поползла к себе в кабинет и едва успела выбраться через окно, как бензин воспламенил какие-то химикаты в кладовой и раздался взрыв.
Полицейские не знали, что произошло с Джозефом и жив ли он. На опознание тел требовались месяцы. Джой попыталась перечислить всех, кто был в комнате для медитаций, но моей дочери среди них не оказалось. Джой не припоминала, чтобы видела ее утром или в предыдущие дни. Не помнили ее и другие выжившие. Лиза пропала.
Я смотрела, как шевелятся губы сержанта, слушала, как он перечисляет доступные мне программы поддержки, но слова не доходили до сознания.
Я уронила голову на руки и заплакала.
Дни после пожара состояли из мешанины каких-то картинок и воспоминаний. Иногда я обнаруживала, что стою в кухне с мыльной губкой в руках и пытаюсь осмыслить произошедшее. Как Джозефу удалось убить столько народа? Как я могу мыть посуду и стирать белье, когда моя дочь пропала? Я знала, что вначале горе словно ограждает человека и боль поступает в сознание небольшими дозами, но иногда думала: «Нет, хуже уже не будет, это просто невозможно!» — и ошибалась.
Бóльшую часть времени я бродила по дому, пытаясь справиться с простейшими делами, которые делила на части: надень тапочки, надень халат, почисти зубы. Все тело болело, словно меня долго били. Я смотрела на женщину в зеркале, и горе выплескивалось из меня удушающими всхлипами.
Мне уже приходилось сталкиваться со смертью и раньше. Но случившаяся трагедия и то, что я не знала о судьбе своей дочери, — все это совершенно раздавило меня. И я оплакивала их всех.
Сержант Паллан терпел мои поздние звонки, когда я снова и снова спрашивала, везде ли искали Лизу. «Может быть, она в подвале или в одной из камер?» Но он неизменно отвечал, что мою дочь еще не нашли, и мягко напоминал, что на опознание всех жертв потребуется много времени — тела были изуродованы взрывом. Но я отказывалась верить, что ее тело лежит в морге, и бесконечно перебирала другие варианты: она бросила коммуну еще до пожара или же стала свидетельницей драмы и теперь залегла на дно, опасаясь за свою жизнь.
Она должна быть жива, одна из всех.
Аарон настаивал на том, что его брат действовал по собственной инициативе, но полиция заподозрила, что это был запасной план на случай каких-либо проблем. Других причин хранить эти химикаты у коммуны не было. Аарон заявлял, что потрясен трагедией, и утешает его только мысль о том, что все члены коммуны обрели мир и покой. Но я-то знала, что это ложь, — он знал, что брат сошел с ума, и подкармливал его паранойю. Он боялся, что правда выйдет наружу и все от него отвернутся. Теперь я понимала, что все это время Аароном руководил страх быть отвергнутым — потому он и построил коммуну, создал семью, которой у него никогда не было, защищал ее всеми средствами, а в конце концов уничтожил, чтобы его не бросили. Я радовалась, что остаток жизни ему предстоит гнить в тюрьме.
Джозеф, возможно, был еще жив, а Аарон определенно был в состоянии отдавать указания (коммуны в других странах верили в его невиновность), поэтому к моему дому приставили полицейского — опасались, что Джозеф зациклится на идее наказать меня и довести указания Аарона до конца. Мне было очень страшно, и я жила в постоянном напряжении, все время ожидая, что что-то произойдет: появится Джозеф, Даниэль будет арестован, найдется Лиза. Каждый день я звонила в полицию и спрашивала, есть ли новости.
