Если это была роль, то сегодня Идаан не хватало голоса ее исполнить. Совсем недавно она стояла здесь, как дома, и ей принадлежал весь зал. Ничего не изменилось — утхайемские семьи сидели за столами, галереи шелестели, словно листья на ветру, и поглядывали в ее сторону. Тем не менее все было другим, и Идаан никак не могла понять, почему.
— Нападеиие на Совет не должно нас ослабить! — надрывался Даая, ее новый отец. Он совсем охрип. — Мы не позволим, чтобы на нас давили! Чтобы нас отвлекали! Когда вандалы решили насмеяться над властью утхайема, мы собирались рассмотреть кандидатуру моего сына, уважаемого Адры Ваунёги, на место хая, которого мы, увы, лишились. К этому вопросу надо вернуться!
Воздух заполнили рукоплескания. Идаан мило улыбнулась, а сама подумала: сколько присутствующих слышали, как она в панике зовет Семая? Тем, кто не слышал, наверняка все передали. Она с тех пор обходила дом поэта стороной, хоть и стремилась к нему всем сердцем. Он поймет, твердила она себе. Он простит ее, когда все закончится. Все будет хорошо.
Когда Адра посмотрел на нее и их взгляды встретились, Идаан увидела незнакомца. Он был красив: волосы аккуратно пострижены, одежды шелковые, весь в драгоценностях. Ее муж стал ей чужим.
Даая сошел с кафедры, блеснув шелком. Поднялся Адаут Камау. Даже издали Идаан увидела на его лице красный волдырь. Если, как говорили сплетники, в тот день осы заткнули рот старому Камау, сейчас он должен заговорить иначе. Галереи внезапно затихли.
— Я намеревался, — начал Камау, — высказаться в поддержку Гхии Ваунани, который призывал к осторожности и воздержанию от поспешных решений. Однако за это время мое мнение изменилось, и я приглашаю занять место перед Советом своего давнего и дорогого друга, Пората Радаани.
Не сказав больше ни слова, старый Камау сошел с кафедры. Идаан подалась вперед, высматривая зелено-серые цвета семейства Радаани. Вот между столов прошел человек. Адра и его отец наклонили друг к другу головы и о чем-то тихо совещались. Идаан пыталась разобрать хоть слово, не замечая, что до боли стиснула перила.
Радаани поднялся на кафедру и полдюжины вздохов молча смотрел на Совет. Его лицо было задумчивым, как у покупателя на рыбном рынке, который выбирает самый свежий улов. В животе у Идаан что-то напряглось. Наконец Радаани простер руки к толпе.
— Братья! Мы собрались здесь в мрачные времена, дабы взять судьбу города в свои руки, — пропел он голосом густым, как сливки. — Мы перенесли трагедию и, как завещали предки, объединились, чтобы ее преодолеть. Никто не смеет усомниться в благородности наших намерений. И тем не менее настало время распустить Совет. Нет нужды выбирать нового хая Мати, когда в живых обладатель законного права на трон.
Шум разросся до бури. Люди закричали, затопали ногами; половина повскакивала, остальные сидели как громом пораженные. И в то же время все происходило не здесь, не по-настоящему. Это сон, думала Идаан. Это кошмар.
— Я не сошел с кафедры! — закричал Радаани. — Я не закончил! Да, наследник жив! И его поддерживают мое семейство и мой Дом! Кто из вас откажет сыну хая Мати? Кто встанет на сторону предателей и убийц его отца?
— Порат-тя! — крикнул один из членов Совета так громко, что перекрыл гомон. — Объяснитесь или уступите место другим! Вы обезумели!
— Объяснюсь делом! Братья, я уступаю место сыну хая и его единственному наследнику!
Зал казался ей шумным? Теперь крики оглушали. Сидеть не остался никто. Зрители налегали сзади, прижимали Идаан к перилам, тянули шеи, чтобы рассмотреть человека, входящего в зал. Высокий, прямой, в темных одеждах с высоким воротником, похожих на жреческую мантию. Выскочка Ота Мати ступал по залу с изяществом и спокойствием человека, который владеет этими стенами и всеми людьми, здесь собравшимися.
Он сошел с ума, подумала Идаан. Он рехнулся. Его разорвут на части голыми руками. И тут она увидела за Отой коричневые одежды поэта — Маати Ваупатая, посла дая-кво. А за ним…
У нее пересохло во рту, тело охватила дрожь. Идаан закричала, завизжала, но во вселенском гаме никто ее не услышал, она не слышала сама себя. И все же Семай поднял лицо — мрачное, спокойное и далекое. Поэты шли вместе за выскочкой. А за ними — мечники в цветах Радаани, Ваунани, Камау, Дайкани, Сая. Едва ли десятая часть утхайема, но заявка серьезная. Хватило бы одних поэтов.
Идаан не помнила, как растолкала остальных. Она поняла, чего хочет, лишь когда перекатилась через перила и упала. До пола было недалеко — не больше роста двух мужчин, — и все же в реве и хаосе казалось, что падение длится вечно. Удар сотряс ее до костей. В щиколотке вспыхнула боль. Идаан, забыв про все, кинулась со всех ног мимо пораженных утхайемцев. Вокруг одни мужчины, бессильные, беспомощные, застыли как статуи. Идаан знала, что кричит — ощущала крик горлом, слышала в ушах. Крик казался безумным, но это не имело значения. Она видела перед собой цель, и гнев наполнял силой ее шаги. Ота Мати, выскочка, забрал у нее любимого.
Адра и Даая лежали ничком на полу, воины прижимали их спины коленями. В руке Адры был меч. Потом перед Идаан всплыл, как рыба из пруда, Ота Мати, ее брат. Она кинулась на него, скрючив пальцы как когти. Она не видела, как между ними встал андат. Идаан наткнулась на массивное холодное тело, огромные руки охватили ее руки, а широкое нечеловеческое лицо склонилось к ее лицу.
— Прекрати, — сказал андат. — Толку не будет.
— Так нечестно! — закричала она, лишь теперь понимая, что шум затих и ее слышат, но не могла остановиться, как не могла научиться летать. — Он поклялся меня защищать. Поклялся! Так нечестно!
— Как все в этом мире, — согласился андат, увлек ее в сторону, поднял, будто ребенка, и прислонил к стене. Идаан начала погружаться в стену, как в грязь. Она сопротивлялась, однако большие руки были неумолимы. Она кричала и пиналась, уверенная, что камень сомкнётся над ней, как вода, а потом затихла. Пусть ее убьют, пусть придет смерть.
Пусть все кончится.
Руки опустились, и Идаан обнаружила, что не может двигаться, что она в плену камня, который вновь затвердел. Она могла дышать, видеть, слышать. Она открыла рот для крика, хотела позвать Семая. Молить о пощаде.
Размягченный Камень приложил палец к ее губам.
— Толку не будет, — повторил андат, повернулся и тяжело зашел на кафедру, где его ждал Семай. Идаан видела не брата, занявшего место оратора, а только Семая. Тот на нее не смотрел.
Ота заговорил, и воздух прорезали слова, ясные и крепкие, как вино.
— Я Ота Мати, шестой сын хая Мати. Я не отказывался от права на престол. Я не убивал и не замышлял убийства братьев и отца. Я знаю, кто это сделал, и встал сегодня перед Советом, чтобы доказать, кто виновен, и взять принадлежащее мне по праву.
Идаан закрыла глаза и расплакалась от отчаяния. Как ни странно, ей стало легче.
— Я заметил, что ты ни слова не сказал о гальтах, — произнес Амиит.
