Я медленно сел и окинул взглядом темную комнату, когда-то бывшую ее номером. Постель была пуста. Неуверенно двигаясь, я встал и посмотрел на свою правую руку. В ней по-прежнему лежала монета. С криком отвращения я отбросил ее от себя, услышав, как она звякнула об пол. «Теперь исчезни! – подумал я с тупой ненавистью. – Теперь, когда ты вернула меня назад».
Не знаю, сколько времени простоял я так, недвижимый, безвольный. Могли пройти и часы, но подозреваю, на самом деле прошло чуть больше десяти-пятнадцати минут. Наконец я проковылял по комнате, отпер дверь и вышел в коридор. Никого не было видно. Оглядев себя, я увидел, что облачен в костюм. Я вздрогнул. «Сюртук и брюки», – с горечью уточнил рассудок.
Пока шел, я мог думать лишь о том, что из-за этого цента, застрявшего в подкладке сюртука и прибывшего вместе со мной, я потерял Элизу. Я мог бы смириться с другими потрясениями, но чтобы в конечном счете именно монета заставила меня вернуться! Как медленная неисправная машина, мой мозг снова и снова прокручивал это в попытке проанализировать весь ужас ситуации. Это был даже не мой цент, принадлежал он человеку, последним надевавшему этот костюм. И из-за этого – этого! – я потерял Элизу. Я был с ней всего несколько минут назад, по-прежнему ощущал прикосновение и аромат ее тела. Останься я с ней в постели, этого не произошло бы. Пытаясь убедиться в своей связи с 1896 годом, я полностью ее нарушил. И все из-за цента, застрявшего в подкладке сюртука. Снова и снова робко возвращался к этому мой мозг, и каждый раз безрезультатно. Я был не в силах это понять.
И никогда не пойму.
Я прошел весь путь до своего номера – номера в 1971 году, – пока до меня не дошло, что у меня нет ключа от двери. Я долго и тупо смотрел на дверь. Происшествие с возвращением в 1971-й, казалось, лишило меня всякой способности соображать. Прошло немало времени, прежде чем я смог собрать воедино какие-то обрывки мыслей, заставить себя повернуть назад и снова начать спускаться по лестнице. Я понимал, что не смогу пойти к стойке регистрации, не смогу разговаривать, что-то объяснять, то есть действовать как разумное существо. Оцепеневший, опустошенный, я спустился по лестнице и направился к задней двери. Несколько минут назад я был с ней. С того момента прошло семьдесят пять лет. Элиза умерла.
И я тоже умер. Это, по крайней мере, я понимал. Спускаясь по ступеням крыльца, я думал о том, что войду в океан и утоплюсь – уничтожу тело, раз уничтожен рассудок. Но у меня не было ни сил, ни воли. Я бесцельно бродил вокруг парковки. Моросил такой слабый дождь, что я почти не ощущал на лице его брызг – скорее опускающийся туман, а не дождь.
Остановившись около какой-то машины, я долго смотрел на нее, пока не понял, что она моя. Непослушными пальцами я стал обшаривать карманы. Наконец до меня дошло, что в карманах ключа быть не может, и, упав на колени, я пошарил под машиной и наткнулся на маленькую металлическую коробочку, держащуюся на раме за счет магнитного притяжения. Оторвав ее, я подтянулся вверх с помощью дверной ручки. Брюки на коленях насквозь промокли, но мне было наплевать. Я медленно отодвинул крышку коробки и достал ключ.
Машина была холодной, и окна сразу запотели. Потыкав вокруг ключом, я наконец нашел зажигание. Начал было поворачивать вставленный ключ, но потом в изнеможении откинулся назад. У меня не было сил ехать на мост и сбрасываться с него. Не было сил проехать через парковку или даже завести двигатель. Моя голова качнулась вперед, и я закрыл глаза. «Свершилось», – подумал я. Это слово с болезненной ясностью бесконечно повторялось в сознании. Свершилось. Элиза исчезла. Я нашел ее, а теперь потерял. Свершилось. То, о чем я читал в тех книгах, оказалось правдой. Свершилось. Ни одна из этих книг не будет переписана заново. Свершилось. То, чего я страшился с самого начала. Чего поклялся никогда не делать. Свершилось. Ее сердце отомкнулось только для того, чтобы разбиться. Свершилось!
Я открыл глаза и увидел цепочку от часов, свешивающуюся из кармана жилета. Достав часы из кармана, я взглянул на них. Потом нажал большим пальцем на головку часов и посмотрел на циферблат. Сквозь окна машины просачивался свет от ближайшего фонаря, освещая цифры. Было начало пятого. В тишине автомобильного салона хорошо было слышно громкое, отчетливое тиканье часов. Пока я, не мигая, смотрел на часы, в голове болью отозвалась абсурдная мысль. Сначала брошенная монетка направила меня в Сан-Диего. Монетка привела меня к ней. И монетка лишила меня моей любви, моей единственной и навсегда потерянной любви…
Моей Элизы.
ПОСЛЕСЛОВИЕ РОБЕРТА КОЛЬЕРА
Ричард вернулся домой в понедельник утром, 22 ноября 1971 года. Он был бледным и молчаливым, отказываясь рассказать, где был и что с ним приключилось. Едва приехав, он сразу улегся в кровать и больше не поднимался.
Он быстро угасал. Через месяц его поместили в больницу. Дома он целыми днями лежал в молчании, уставившись в потолок и держа в руке золотые часы. Однажды сиделка захотела забрать их, и Ричард произнес единственные слова за последние месяцы его жизни: «Не трогайте их».
Нет ничего странного в том, что Ричард поддался иллюзии, будто он совершил путешествие в прошлое, чтобы встретиться с Элизой Маккенна.
Он знал, что его ждет неминуемая смерть. Это не вызывало сомнений и было для него громадным потрясением. Ему было всего тридцать шесть лет, и он, должно быть, чувствовал себя обманутым. Ни разу в жизни не довелось ему испытать всей полноты счастья, а теперь его жизнь преждевременно обрывалась. Приходилось искать спасение от этого разочарования – и могло ли найтись более естественное прибежище, чем прошлое? Слишком хорошо понимая, что обращаться к собственному прошлому нет смысла, он решил спастись в прошлом другого человека.
Выбор очевиден с самого начала его рукописи, когда он, побывав на борту «Куин Мэри», позволил своему сознанию проникнуться ощущениями минувшего. Этот процесс вылился в определенную форму, когда он случайно наткнулся на отель «Дель Коронадо». Скоро в виде жизнеспособной энергии, присутствующей в этой гостинице, в его сознании ожило прошлое. Его эмоции устремились к убежденности в том, что не существующие уже вещи на самом деле каким-то достижимым образом могут существовать.
Стоит ли удивляться, что все его существование сосредоточилось вокруг Элизы Маккенна, идеального символа для его потребности одновременно найти выход из несостоятельного настоящего и полностью реализовать себя в любви. У меня сохранилась та фотография, которую он поместил в рамку. Эта утонченно красивая женщина вполне отвечала его идеалу. Нетрудно представить себе его навязчивую мысль о том, что стоит ему как следует постараться, и он на самом деле сможет добраться до нее. Нетрудно также понять, почему предпринятое им исследование ее жизни представлялось ему свидетельством того, что он фактически встретился с ней. Очевидно, его рассудок, оглушенный страхом смерти и горечью несбывшихся желаний, находился в возбужденном состоянии. Разве в этих обстоятельствах удивительно то, что он поверил в реальность происходящего? Картину довершают слова доктора Кросуэлла. Он сказал мне, что опухоль того типа, что образовалась у Ричарда, может вызывать видения, а также зрительные, вкусовые и обонятельные галлюцинации.
