«Вот у кого могли бы поучиться мировые политики, – подумал я с восхищением. – Светлейший из умов под волной седых волос».
– Между делом, – сказал я, – я узнал о Форсайте и косилках для газонов.
У Дарта отвис подбородок. У Марджори округлились глаза.
– А еще, – продолжил я, – я узнал о некоторых приключениях, пережитых Ханной, и известных последствиях этих делишек.
– О чем это вы говорите? – удивился Дарт. Марджори просветила его:
– Ханна загуляла с цыганом и забеременела, как последняя дурочка. Кит набросился на цыгана, который, конечно, потребовал денег. Мой брат откупился от него.
– Ты хочешь сказать… – начал соображать Дарт, – что Джек… что отцом Джека был цыган!
– Что-то в этом роде. Даже не румын. Так, рвань подзаборная, – сказала Марджори.
– О Боже, – поразился Дарт.
– И прошу больше этого не повторять нигде и никому, – твердо приказала Марджори. – Ханна говорит Джеку, что его отец иностранный аристократ, которого погубит скандал.
– Да, – чуть слышно проговорил Дарт. – Джек сам сказал мне это.
– И пусть верит в это. Надеюсь, Ли, – повернулась она ко мне, – что это все.
На столике подле ее кресла зазвонил телефон. Она сняла трубку.
– Да… когда? Дарт здесь. И Ли тоже. Да. – Она повесила трубку и сказала Дарту: – Это твой отец. Сказал, что едет сюда. Похоже, он вне себя. Что ты такое натворил?
– Кит с ним? – я вздрогнул, и это не прошло незамеченным Марджори.
– Вы боитесь Кита?
– И не без оснований.
– Конрад говорит, что Кит посоветовал ему приехать сюда, но я не знаю, с ним Кит или нет. Вы хотите сейчас же уехать, не дожидаясь их?
Да, я и хотел, и не хотел. Я представил себе убийство у нее в гостиной – картина вовсе не в аристократическом духе этого дома.
Я проговорил:
– Я привез показать вам фотографию. Она в машине Дарта. Сейчас принесу.
Я встал и пошел к двери.
– Только не уезжайте, бросив меня здесь, – полушутя-полусерьезно сказал Дарт.
Соблазн поскорее унести оттуда ноги был велик, но куда я мог удрать? Я вынул фотографию в коричневом пакете из кармана в дверце автомобиля, куда клал его, и возвратился в гостиную.
Марджори взяла фотографию и посмотрела на нее, ничего не понимая.
– Что это значит?
– Сейчас объясню, – сказал я, – но поскольку Конрад едет сюда, подожду до него.
От дома Конрада до особняка Марджори было рукой подать. Он приехал очень скоро, и, к моему облегчению, без Кита. Однако он приехал во всеоружии, с охотничьим ружьем, другом помещика, в руках. Ружье он держал наперевес, а не сложенным вдвое, как обычно принято носить охотничье оружие.
Он ворвался в комнату, оттолкнул слугу, церемонно объявлявшего: «Лорд Стрэттон, мадам», – и, протопав по неяркому китайскому ковру, остановился передо мной, наставив двустволку на меня.
Я поднялся. Нас разделяли какие-то три фута.
Он держал ружье не так, как делают, стреляя по птице, а от бедра. С такого расстояния он не промахнулся бы и в комара.
– Вы лжец и вор, – его распирало от ярости, пальцы плясали на спусковом крючке.
Я не отрицал обвинения. Я смотрел мимо него с его ружьем на снимок, который держала в руках Марджори, и он проследил за моим взглядом. Он узнал фото и посмотрел на меня с тем же убийственным выражением, какое я видел у Кита. Стволы направились мне прямо в грудь.
– Конрад, – резко окликнула его Марджори, – успокойся.
– Успокоиться? Успокоиться? Жалкая личность вламывается в мой кабинет, взламывает стенной шкаф и обкрадывает меня.
– Тем не менее ты не имеешь права убивать его в моем доме.
В какой-то степени складывалась комическая ситуация, но от фарса до трагедии всегда один шаг. Не рассмеялся даже Дарт.
Я сказал Конраду:
– Я спасу вас от шантажа.
– Что?
– О чем это таком вы говорите? – заинтересовалась Марджори.
– Я говорю о том, что Уилсон Ярроу шантажирует Конрада, требуя от него согласия на строительство новых трибун.
Марджори не удержалась от восклицания:
– Так вы все-таки раскопали!
– Ружье заряжено? – спросил я Конрада.
– А как же.
– Будьте добры… э… может быть, вы направите его куда-нибудь в другую сторону?
Он стоял, как гранитный утес, тяжелый, насупленный, неподвижный.
– Отец, – взмолился Дарт.
– А ты молчи, – прорычал Конрад. – Ты ему помогал.
Я решился рискнуть:
– Уилсон Ярроу сказал вам, что, если не получит контракта на новые трибуны, он примет меры, чтобы Ребекку лишили права быть жокеем.
Дарт вытаращил глаза. Марджори фыркнула:
– Это же смешно.
– Нет. Ничуть не смешно. На этой фотографии Ребекка берет деньги на ипподроме от человека, который похож на букмекера.
От волнения я поперхнулся. Никогда еще на меня не наводили заряженного ружья. Даже продолжая верить в то, что сдерживающие начала в Конраде не исчезли, как исчезли у Кита, я не мог не чувствовать, что у меня взмок затылок.
– Я прослушал пленку, – проговорил я.
– Вы выкрали ее.
– Да, – признался я. – Я выкрал ее.
– Теперь вы будете шантажировать меня, – его палец на спусковом крючке напрягся.
– О, Конрад, ради Христа, – сказал я, начиная злиться. – Ну подумайте сами. Я же не буду вас шантажировать. Я приму меры, чтобы этого не делал Ярроу.
– Как?
– Если вы отведете от меня свою пушку, я вам скажу.
– Что за пленка? – спросил Дарт.
– Пленка, которую ты помог выкрасть из моего шкафа.
Дарт совсем сник.
– Дарт ничего не знал, – сказал я. – Он был на улице, сидел в машине.
– Но ведь Кит обыскал ваши карманы, – возразил Дарт.
Я сунул руку в карман брюк и вынул кассету. Конрад увидел ее и позеленел от ярости.
– На этой кассете, – объяснил я Марджори, – записан телефонный разговор, который вела Ребекка, продававшая информацию о лошадях, на которых она будет скакать. Это самое страшное из преступлений на скачках. Достаточно послать ее вместе со снимком тем, кто руководит бегами, и жокейской карьере Ребекки конец. Ей запретят выступать. Имя Стрэттонов будет запачкано.
– Но она просто не может этого сделать, – чуть не плача, выдавил из себя Дарт.
– Она призналась в этом, – произнес Конрад, будто слова ранили ему язык.
