Ее мышцы сжались вокруг его длинной и твердой плоти. Сюзанна ощутила блаженство.
Питер выпростал руки и, приподнявшись на локтях, посмотрел на Сюзанну сверху вниз.
– Мое место здесь и с тобой – и нигде больше, – сказал он и поцеловал ее. – Давай любить друг друга.
Именно этим они и занялись. Питер положил голову на подушку рядом с Сюзанной и, прижавшись к ней всем телом, начал движения в неспешном, но размеренном ритме любви. На сей раз, уже имея некоторое представление о том, что происходит между мужчиной и женщиной, Сюзанна поняла, что тоже может проявлять активность, и стала двигаться в том же ритме, вращая бедрами и сжимая мышцы.
Все это длилось восхитительно долго, их тела покрылись испариной, стало трудно дышать, лоно Сюзанны исходило влагой.
Какое блаженство, думала Сюзанна, можно лишиться чувств… Но вот к удовольствию стало примешиваться что-то новое. Сначала стало почти больно – сладостно больно. Это ощущение растеклось вниз по ногам, поднялось вверх по животу к груди, приблизилось к горлу и подступило к глазам.
И вот странная боль стала невыносимой, однако не ранила, но…
Но для описания этого нет подходящих слов.
Сюзанна, словно со стороны, услышала собственный стон.
После этого Питер ускорил ритм своих движений – они стали более резкими. Он крепко, так что Сюзанна не могла шевельнуться, сжал ее ягодицы. Она из последних сил, напрягая все свои мускулы, подалась к нему всем телом.
И вот где-то в глубине ее тела раскрылся прекрасный бутон, и напряжение, достигшее высшей точки, стало отступать волнами, пока не исчезло. У Сюзанны вырвался тихий возглас удивления.
Трепеща всем телом, она теперь полностью растворилась в блаженном удовлетворении. Конечно же, ни одно из этих слов не возникло в ее сознании, поскольку ни о чем подобном она не имела представления.
Сюзанна поняла, что Питер остановился, хотя его плоть, все еще твердая и крепкая, находилась в ней, тело его тоже еще оставалось напряженным. Он остановился, давая ей в полной мере насладиться собственными ощущениями.
В сладостном изнеможении Сюзанна поцеловала его в щеку, обвив руками и ногами.
Питер быстро и жадно получил свое, в то время как Сюзанна в сладкой истоме с удивлением для себя открыла, что насыщение не исключает дальнейшее удовольствие. Вновь ощутив теплую волну освобождения, Сюзанна положила руку на влажные волосы Питера.
– Сюзанна, – пробормотал ей на ухо он.
– Питер…
Они уснули, так и не оторвавшись друг от друга.
Питер проснулся, встревоженный какой-то мыслью. Сюзанна спала в его объятиях, устроив голову у него на плече.
Питер понял, что разбудила его даже не мысль, а скорее воспоминание.
Он вдруг вспомнил, как однажды в детстве они с Тео сидели в кабинете Уильяма Осборна в Финчеме, упражняясь в каллиграфии, когда в комнату внезапно без стука ворвалась мать и, застыв при виде его в удивлении, тут же вскинулась на Питера за то, что нашла его здесь, а не в комнате Тео.
Питер тогда решил, что она явилась за ним.
Но теперь, по прошествии стольких лет, он почему-то усомнился в этом. Ведь, отыскав сына, обеспокоенная его отсутствием мать должна была почувствовать облегчение или в крайнем случае недовольство. Но только не удивление. Кроме того, она вошла не постучав. Почему? Пусть то был кабинет простого секретаря, но все же джентльмена. И при этом в чужом доме.
Но больше всего его беспокоил вопрос: почему, черт побери, он вдруг сейчас вспомнил все эти мелочи? Почему вся эта чепуха лишила его сна? Не потому ли, что последнее время имя Осборна не выходит у него из головы?
Проклятие!
Не мать же это, в самом деле…
Этого не может быть!
Помилуй Бог! Ведь Осборн, хоть и джентльмен, служил у Маркема простым секретарем, и мать с ее снобистскими убеждениями никогда бы не могла…
Впрочем, могла.
Осборн был чертовски хорош собой. Тогда, в детстве, Питер не понимал этого, но теперь, оглядываясь назад, мог сказать, что мужчина был не хуже, чем он сам.
Мать страдала от одиночества. Это бесспорно. Она сама призналась ему в этом позже. Это было через шесть лет после смерти Осборна и пять лет назад.
Осборн тоже был одинок.
Как бы то ни было, инициатива, конечно же, могла исходить от Осборна. Возможно, мать его не поощрила. И обвинения против него, ставшие причиной его смерти, могут оказаться справедливыми.
Но по матери не было заметно, чтобы кто-то ее к чему-то принуждал. Она ворвалась в кабинет явно по своей воле. Питеру в ту минуту даже показалось, что на ее лице было написано воодушевление, при виде его сменившееся удивлением. Хотя теперь проверить правдивость впечатления было уже невозможно.
Как же все запутано, черт возьми!
Питер надеялся, что все это только его разбушевавшееся воображение.
Однако пять лет назад он в самом деле застал мать с мужчиной – с Грантемом, отцом Берты. И воображение тут ни при чем. Ее будуар в Сидли оказался не заперт, и он, уже не помнит зачем, легко стукнув в дверь, вошел в комнату и… увидел их. Они даже не потрудились запереться.
В висках Питера застучала кровь. Что, если это не единичный случай в жизни его матери? Хотя она ему клялась и божилась в обратном…
Что, если это его мать толкнула Осборна на самоубийство?
И вот он держит в своих объятиях дочь Осборна, с которой они только что предавались любви. Он твердо решил на ней жениться, если удастся добиться у нее согласия.
Сюзанна открыла глаза и, откинув назад голову, еще сонная, с разгоряченными щеками, посмотрела на него.
Боже, как же он ее любит! Сила собственных чувств потрясла Питера.
Неужели именно потому, что она знала об этом с самого начала, еще до того, как прочла письмо (и если он не ошибается в своих предположениях, конечно), неужели именно поэтому она…
«Мисс Осборн, с вашим присутствием этот и без того замечательный летний день становится еще теплее и ярче».
Питер почти слышал себя, произносящего эти слова.
Какой же он осел!
Она услышала его имя, и оно тотчас отвратило ее от него.
– М-м, – протянула Сюзанна и поцеловала его в подбородок, а затем в губы, когда он наклонился к ней.
Но теперь его имя ее не пугало. И его предположения, возможно, так же далеки от истины, как небо от земли.
– И тебе того же. – Питер потерся своим носом о ее нос.
– Что, уже пора возвращаться? – вздохнула Сюзанна. – Мы отсутствуем, должно быть, целую вечность.
