Дан
Посреди ночи Энгель поднялся, растолкал Андреаса. Вдвоем, стараясь ступать как можно тише, они отправились будить Ганса. Это было делом сложным и многотрудным: здоровяк спал сном праведника, а при внезапном пробуждении мог выдать непредсказуемую реакцию – заорать или, еще хуже, врезать, не разобравшись. Энгель с Андреасом заняли позиции по обе стороны от заливисто храпевшего Ганса, принялись настойчиво трясти его плечо.
– А… что… корова недоена? – в последний раз всхрапнув, выдал Ганс.
Ладонь Андреаса надежно запечатала ему рот, Энгель крепко ухватил за руки, шепнул:
– Т-с-с. Вставай, идем на охоту, как договаривались. Лук и стрелы из оружейной я спер еще вчера.
Убедившись, что товарищ пришел в себя, он отнял руку. Ганс уселся, потянулся, пробормотал:
– Иду-иду… ох, не к добру это…
Они взяли за дверью заранее заготовленные факелы, прошли длинным коридором, миновали, крадучись, келью брата Готфрида и выбрались через маленькую дверь хода для прислуги, которую Энгель ловко отпер отмычкой.
Ночь была холодной и темной. Ледяной ветер тащил по улицам сухие листья вперемешку с пылью, швырял в лицо, забирался под плащ, пытался затушить факелы. Прятаться нужды не было – Равенсбург с наступлением сумерек опустел, лишь изредка в ночи слышались шаги патруля. В случае чего их тоже приняли бы за караульный отряд.
Они отошли от ратушной площади и зашагали по торговой улице.
Ганс вдруг остановился, зажмурился, вытянул руки вперед, потом развел в стороны, потоптался на месте, выдал:
– Плохо…
До нужного места было еще далеко, но возможно, вервольф сейчас где-то рядом, и Ганс это почувствовал?
– Он идет? – уточнил Андреас.
– Нет. Просто плохо.
– Но вервольфа нет?
– Я его не вижу. Но плохо, что-то будет…
Двинулись дальше, перешли на центральную улицу, где жила местная знать. Здесь не было караульных.
– И тут плохо, – заявил Ганс.
– Да у тебя все плохо, – фыркнул Энгель.
– Он прав, друг мой, – возразил Андреас. – Неужели ты сам не ощущаешь: что-то давит на этот злосчастный город? Вервольф, ведьмы, колдуны, бесноватые… Как будто на Равенсбурге лежит печать проклятия, отверженности. И когда твориться злу, как не сейчас, в канун праздника Всех Святых?
– Да уж. – Энгель поежился. – Нормальных людей нынче из домов не выгонишь.
– Канун Дня Всех Святых завтра, – возразил Дан, выходя из-за кустов. – Идемте, надо еще засаду устроить. – Он указал на большой, обнесенный каменным забором дом с башенками на крыше:
– Здесь.
– Не думал, что придется приходить к родному очагу с такой печальной миссией, – вздохнул Андреас.
Накануне они с Даном изучили улицу и присмотрели места для засады. Сейчас все было готово. Барон отпер своим ключом ворота, провел Энгеля к дому. Вскоре вор с луком занял свое место в одной из башенок на крыше, Дан с Сенкевичем и Гансом устроились в высоких кустах, Андреас спрятался за стволом толстого дуба, росшего возле стены.
Потянулось напряженное ожидание. Часы на ратуше пробили двенадцать… час… два…
– Ты что-нибудь чувствуешь? – уже в который раз спрашивал Дан.
– Нет. Но он придет, – уверенно отвечал Ганс.
– Придет, – поддерживал Сенкевич. – Не может не прийти.
Ошибки быть не могло, сегодня тварь должна принести последнюю жертву. Наконец Ганс толкнул Дана в бок:
– Он рядом. Что-то будет…
Здоровяк оказался прав: из переулка выскользнула быстрая тень, остановилась напротив дома фон Гейкингов. Дан поднял факел, Ганс чиркнул кресалом. Дан громко свистнул, одновременно швырнув факел под ноги визитера. Света хватило, чтобы разглядеть огромного волка, который стоял на задних лапах, в передних держа хрупкую девушку. Оставалось молиться, чтобы Энгель не уснул, выстрелил вовремя. Он не подвел: просвистела в воздухе стрела, раздался болезненный вскрик, затем стон, прозвучавший совсем по-человечески. Факел покатился по земле и потух. Тут же снова прозвучал свист: Энгель стрелял на звук.
