Ева тоже побледнела.
Но она осталась всё той же его Евой.
Рука стала старой, была искалечена болезнью. Лицо – усталое, сохраняющее на себе выражение постоянного страдания. Тело превратилось в неподвижную оболочку, в которой продолжала существовать женщина, которую Аксель Сайер по-прежнему любил. Он почти ничего не говорил. Еве понадобилось много времени, чтобы рассказать свою историю. Теперь ей нужно было отдохнуть. Аксель молчал и внимательно слушал.
Он чувствовал себя в этой комнате как дома.
– Он очень изменился, – сказала Ева. – Всё пошло наперекосяк. У него не было денег, чтобы продолжить поиски. Если бы он воспользовался последней частью наследства, доставшегося от моей матери, ему просто негде было бы жить. Он потерял надежду. Это его и погубило, Аксель. В последние месяцы он ни разу не пришёл ко мне.
«Всё будет хорошо», – думал Аксель. Он вынул карточки. «Платиновая», – объяснил он. Такие карты выдают только обеспеченным людям. А он такой и есть. Он всё исправит.
Он наконец вернулся, и всё теперь будет хорошо. Но он должен был сделать это раньше.
Да ведь она не просила его! Аксель никак не смог бы вернуться в Норвегию, пока она не захотела бы. Хотя она и в последнем письме не приглашала его, но это была мольба о помощи. Письмо пришло в мае, не в июле, как обычно. Оно было полно отчаяния, и его ответом стало возвращение домой.
Аксель пил сок из высокого стакана. Он чувствовал свежесть, вкус чёрной смородины – вкус Норвегии. Натуральные продукты. Норвежский напиток. Он вытер рот и улыбнулся.
Аксель услышал посторонний звук и обернулся к двери. Тело сковал привычный страх. Он выпустил руку Евы и сам не заметил, как сжал кулаки. Полицейский с влажными глазами, позванивающий ключами, который хотел, чтобы Аксель признался в том, чего не совершал, и который преследовал его в снах, сменил костюм. Может быть, надел не такой старый. Этот человек был в свободной куртке и клетчатых брюках. Но он был полицейским – Аксель это сразу понял. Он отвернулся к окну. Комната Евы была на первом этаже.
– Ева Осли? – спросил мужчина и подошёл ближе.
Ева утвердительно кивнула. Мужчина откашлялся и подошёл ещё ближе к кровати. Аксель почувствовал запах кожи и машинного масла, исходивший от его одежды.
– Сожалею, но мне необходимо сообщить вам о том, что ваш сын попал в серьёзную аварию. Карстен Осли. Он ваш сын, не так ли?
Аксель поднялся и выпрямил спину.
– Карстен Осли – наш сын, – медленно проговорил он. – Евы и мой.
67
Ингер Йоханне бесцельно бродила по улицам. Прохладный ветер кружил между высотными домами в квартале Ибсена. Внезапно она осознала, что идёт в сторону работы. Ей этого совсем не хотелось. И хотя она замёрзла, находиться в помещении она сейчас не могла. Она зашагала быстрее, решив навестить Исака и Кристиане. Они могут сходить на Бюгдой все вместе. Пожалуй, это мысль. После почти четырёх лет совместной заботы о Кристиане она наконец перестала переживать по поводу того, чья очередь ухаживать за ней. Когда тоска по дочери становилась слишком сильной, она просто приходила к Исаку. Он радовался её визитам и всегда был дружелюбен. Ингер Йоханне привыкла к такому распорядку. Но привыкнуть к чему-то и быть этим довольным – разные вещи. Она постоянно ощущала желание взять девочку на руки, крепко обнять её, рассмешить. Бывали времена, когда это желание становилось нестерпимым. В этот раз было именно так. Обычно она спасалась мыслью о том, что Кристиане сейчас хорошо с отцом. Что для девочки отец столь же важен, как и мать. Что так и должно быть.
Что Кристиане не её собственность.
У неё потекли слёзы. Наверное, из-за сильного ветра.
Они придумают что-нибудь интересное, все вместе.
Унни Конгсбаккен была такой сильной, когда пришла в «Гранд кафе», и такой беспомощной, вымотанной, когда уходила. Её младший сын давно умер. Вчера она потеряла мужа. А сегодня рассталась с последним, что у неё было: с историей, которая была известна ей одной, и со своим старшим сыном.
Ингер Йоханне засунула руки в карманы и решила, что поедет к Исаку.
Зазвонил мобильный.
Наверное, из университета. Она не была там со вчерашнего дня. Правда, она звонила утром и сообщила, что работает сегодня дома, но так и не проверила электронную почту. Разговаривать ни с кем не хотелось. Она ощущала настоятельную потребность остаться наедине с правдой об убийстве малышки Хедвиг в 1956-м. Ей нужно было привыкнуть к окончательной уверенности в том, что Аксель Сайер был наказан за вину другого человека. Она не знала, что ей делать. Идти к Альвхильд она тоже не хотела. Телефон лежал в сумке.
Мелодия прекратилась.
Но через какое-то время снова зазвучала.
Она с раздражением начала копаться в сумочке. На дисплее было написано «неизвестный». Она нажала на кнопку соединения.
– Наконец-то, – проговорил Ингвар с облегчением. – Где ты?
Ингер Йоханне оглянулась по сторонам.
– На Розенкранцгате, – ответила она. – А точнее, у площади Хамброс-Пласс. Рядом с Тингхюсе.
– Стой там. Не двигайся. Я буду через три минуты.
– Но…
Он уже положил трубку.
Полицейский выглядел смущённо. Он уставился на листок, который держал в руке, хотя на нём не было написано ничего, что могло бы помочь изменить ситуацию к лучшему. Женщина в постели тихо плакала и не задавала никаких вопросов.
Аксель Сайер должен был вернуться в Норвегию.
Скоро он женится на Еве. Будет скромная церемония без гостей и подарков, если не считать букета от Ингер Йоханне Вик. Но сейчас, стоя в светлой уютной комнате рядом со своей будущей женой, он об этом ещё не знает. И хотя он так никогда и не будет официально оправдан в совершении преступления, из-за которого на девять лет попал в тюрьму, он со временем сможет распрямить спину, зная правду о том, что же случилось на самом деле. Журналист из «Афтенпостен» напишет об этом статью. Она будет балансировать на грани обвинений, которые могли бы быть расценены как клевета, и, хотя имя Гайра Конгсбаккена не будет в ней упомянуто, шестидесятидвухлетний адвокат в скором будущем закроет свою контору на Овре Шлоттсгате. Результатом этой статьи и иска, поданного Ингер Йоханне Вик, станет реабилитация Акселя Сайера стортингом, которую сам Аксель посчитает оправдательным приговором. Он поместит письмо под стекло и повесит над кроватью Евы, где оно и провисит до её смерти через четырнадцать месяцев после свадьбы. Аксель Сайер так никогда и не встретится с человеком, из-за которого ему пришлось вынести столько мучений, но он и не захочет этого.
Аксель Сайер ничего не знал об этом сейчас, стоя около кровати Евы, подыскивая слова, придумывая вопросы этому человеку в клетчатых брюках. Перед глазами у него стояла картинка: июльский день 1969 года. Он переехал из Бостона на Кейп-Код, погода была чудесной. Он вернулся домой с моря. Флажок на почтовом ящике был поднят. Июльское письмо от Евы. Такое же приходило прошлым летом и летом позапрошлого года. Каждое Рождество и каждое лето, начиная с 1966-го, когда Аксель уехал из Норвегии, не зная о том, что Ева через пять месяцев должна родить сына. Но в том июле она наконец написала Акселю о Карстене.
