Финал и апофеоз: все участники представления собираются на сцене и с воодушевлением исполняют «Колумбия, храни тебя Господь» — кроме Медвежьего Волка, застывшего в стороне с непроницаемым выражением лица и руками, скрещенными на груди.
Зрительный зал хлопал, топал, оглушительно орал «Ура!», «Браво!», свистел и гикал. Немного погодя Барнум, выйдя вперед из толпы актеров, постепенно добился внимания и представил почтеннейшей публике «Нестора прерий, Галахада Скалистых Гор, величайшего, храбрейшего героя, мужественнейшего представителя сильного пола нации — Кристофера! — Кита! — Карсона!!!» Шум возобновился с новой силой, объектом внимания на этот раз оказался, однако, скаут, смущенно поднявшийся с места и без всякого удовольствия принимавший поклонение уставившейся на нашу ложу толпы.
Когда наконец публика, все еще жужжа от возбуждения, начала покидать зрительный зал, мы направились на поиски Барнума, чтобы поздравить его с успехом.
— Да, триумф, иного слова не подберешь, — объявил Барнум. — Величайший вечер со времен Шахерезады. Каков генерал! Боги, боги, видели вы такого гениального исполнителя? Малыш — чистое чудо, девятнадцать фунтов таланта! Я думаю, Кит, вы тоже восхищены его сценическим мастерством.
— Да, интересное было представление, — ответил скаут. — Не припомню, правда, когда я там джигу отплясывал…
— Ну-ну, автор имеет право на художественный вымысел. Нельзя ожидать от пьесы стопроцентной исторической достоверности. Главное — суть схвачена и передана верно, — Барнум воздел указательный палец к потолку. — А тут Том-с-Ноготок неподражаем. Всегда схватывает на лету. Бог мой, видели бы вы его Вашингтона в Вэлли-Фордж, ведущего солдат под декламацию «Страна моя!». Прямо чувствуешь себя там, с Континентальной армией, слышишь голос старика Джорджа, чувствуешь, как бьется его пламенное сердце! Кит, уверен, что не хочешь остаться с нами еще на недельку-другую? — снова принялся Барнум за обработку скаута. — Мы бы такую операцию провернули! Пара представлений в день, порадовал бы публику цветастым анекдотцем с Запада, крутнул бы стволом… Можно было б вам с Медвежьим Волком показательное сражение учинить. Сбор бы был!
— Спасибо, но нам с парнем пора домой.
— Жаль, — вздохнул Барнум. — Но помни, коль надоест там с бизонами да бандитами воевать, тропы в Калифорнию нашаривать, то жду! Сразу ко мне! И мастер Иеремия тоже желанный гость, — Барнум наклонился к ребенку, протягивая ему извлеченный из внутреннего кармана бумажный прямоугольничек. — Вот тебе на память.
Я сразу узнал один из купонов, вручаемых потенциальным посетителям. Надпись на купоне обещала при покупке билета в музей бесплатный кулечек арахиса. Иеремия, чтению еще не обученный, надписи не понял, но силуэт музейного здания, венчавший бумажонку, ему пришелся по душе. Он бережно сложил купон и засунул в кожаную сумку, висевшую на его поясе и служившую чем-то вроде кошеля.
Вскоре мы попрощались с Барнумом и отправились домой в той же карете. Через двадцать минут мы распрощались с Понтером возле дома на Эмити-стрит.
Вечер выдался ясный, прозрачный. Залитый лунным светом тротуар отливал серебром. Сестричка, держа за руку Иеремию, возглавляла нашу маленькую процессию. За ними следовала тетушка; замыкали шествие мы с Карсоном.
В этот момент я предавался печальным размышлениям. Хотя познакомился я с Карсоном лишь совсем недавно, бурные события и совместные переживания связали нас прочными узами товарищеских отношений. На следующее утро мне предстояло распрощаться с одним из интереснейших индивидов, когда-либо встреченных мною. Сочувствовал я и дорогой своей супруге, которая успела привязаться к Иеремии.
Я перевел взгляд на Сестричку и увидел, что она выпустила руку мальчика и поднимается по ступенькам к двери дома.
Внезапно от кустов палисадника отделилась большая тень и метнулась к крыльцу.
Над Сестричкой взметнулась рука, в которой блеснул нож.
— Берегись! — крикнул чей-то незнакомый голос.
Поздно! Клинок опустился на грудь моей дорогой жены.
Она упала; воздух разорвал еще один крик — это завопила Путаница.
Я тоже попытался издать вопль, но шок сдавил горло и лишил меня способности издавать звуки. Парализованный ужасом, я застыл на месте.
Рядом со мной что-то шевельнулось, и раздались громкие хлопки, сопровождаемые яркими оранжевыми вспышками.
Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! — они слились в один громкий взрыв.
От дома донесся дикий рев, и тень рухнула наземь возле крыльца.
Падение чудовища как будто освободило меня от зачарованного сна. С воплем я бросился к крыльцу и мгновенно оказался рядом с тетушкой, уже стоявшей рядом с дочерью на коленях.
— Сестричка! — горестно воскликнул я, нежно приподнимая ее голову.
К моей невыразимой радости, глаза ее тут же открылись.
— Ч-что случилось? — пробормотала она.
— Это Джонсон! — воскликнул я, теряясь в догадках, как это чудовище смогло сбежать из тюрьмы. В том, что нападавший — Джонсон, я не сомневался — я узнал мерзавца по гигантской фигуре и по чертам лица, освещенного луной.
— Он пытался тебя убить. Не могу понять, как ты осталась жива.
— Вот, — Сестричка потрогала что-то на груди.
Я перевел взгляд и увидел, что она ласкает пальцами амулет, подарок Иеремии. Нож Джонсона ударил в центр костяного диска, оставив в нем глубокую выщербину.
— Вот что меня защитило.
— Он спасает жизнь, — подтвердил Иеремия, заставив онеметь от удивления меня и Путаницу.
— Иеремия! — воскликнула Сестричка. — Ты разговариваешь!
— Да. Мой голос вернулся, чтобы я крикнул тебе об опасности.
Сестричка крепко обняла мальчика.
— Ты подняться сможешь, дорогая? — озабоченно спросила Путаница.
— Да, конечно, я совершенно невредима, — заверила моя дорогая жена.
Я поднялся на ноги и помог встать Сестричке. Она, конечно же, едва держалась на ногах после такого переживания. Сыграли роль также сильный удар в верхнюю часть грудной клетки и падение на крыльцо.
— Пожалуйста, отведите ее наверх, — попросил я Путаницу. — Я сию минуту вернусь.
Мои близкие направились в дом, а я бросился обратно, к Карсону. На улице между тем показались люди, привлеченные выстрелами, послышался стук подков: прискакал наряд конной полиции.
Скоро мы узнали, что Джонсон внезапно пожаловался на острую боль в желудке, и капитан Даннеган, неизвестно из каких побуждений, отправился показать его врачу, не взяв с собой никакого сопровождения. За свою бесшабашность высокопоставленный полицейский поплатился жизнью: Джонсон сломал ему позвоночник.
— Вождь-то оказался прав, — пробормотал нерадостно Карсон.
Я не сразу вспомнил многозначительный жест Медвежьего Волка в кабинете Барнума, после разгона погромщиков. Жест означал гибель Даннегана от рук «Красной Смерти» — так кроу называли Джонсона.