– Справедливости? – иронично повторил Пьетро. – Той справедливости, которая стоила Розетте волчьего калкана?
Баснописец стиснул челюсти.
– Не смейте читать мне нотации! Вы считаете, что перед вами Зло… Но знаете ли вы, Виравольта, что значит провести детство, прижимая к груди книгу басен и молясь на дне подвала о том, чтобы избегнуть ада? Знаете ли вы, что значит ежедневно быть жертвой жестоких проделок глупых и бесчеловечных детей? Нет, вы этого не знаете!
У него дрожали губы.
– Знаете ли вы, что значит еще в самом нежном возрасте узнать правду о себе, о своем происхождении? Знаете ли вы радость освобождения, облегчение, которое дают понимание и любовь; знаете ли вы обжигающее дыхание мести, Виравольта, и как оно все сметает на своем пути? Нет, вы этого не знаете!
– Это ничего не оправдывает. Вы превратились в чудовище.
– Чудовище? Да, Виравольта, я поэт мглы, чудовище, но я в него не превратился! Я им всегда был, с самого рождения моя судьба была предопределена! С самого рождения я состоял лишь из воплей и раздражения! Вы все лишили меня моей жизни! Это вы определили меня как чудовище, образ вашего разврата и вашего стыда! Существо, которое вы исключили, прогнали и которое вы хотели заставить молчать! Но чудовище вернулось, Виравольта, чтобы потребовать то, что ему причитается по праву! Да, я ваш позор! Позор этого несправедливого режима!
– Вы могли бы выбрать иной удел!
Баснописец посмотрел на него; на его лице отражали одновременно и возбуждение, и обреченность.
– Нет, Виравольта, в этом-то как раз вся проблема Я не мог.…
В его зрачках мелькнули искры, грудь его вздымалась, как будто он задыхался… но вдруг он успокоился. Он овладел собой. Черты лица смягчились, и он улыбнулся.
– С того дня, как погиб аббат, все стало ясно. Через Сапфир, тогда занимавшую пост в Лондоне, я познакомился со Стивенсом. С агентами Тайной службы, которые ополчились на меня, я собирался обойтись особым образом. Начиная с вас, разумеется, непревзойденного мастера… Вам я посвятил свою книгу басен, Пьетро Виравольте де Лансалю. Человеку, прошедшему сквозь все девять кругов ада! Ключ, переданный достойному меня противнику… Десять последних. Last but not least…[51]Вам понравились эти басни? – Он усмехнулся. – Право, это королевство не более чем фальшивка. Комедия тщеславных животных.
– За актом акт идет на смену разнообразной чередой…
– Отчасти о любви, но также и о ненависти?
– Роза против Орхидеи!
Баснописец улыбнулся. Раздался стук бильярдных шаров.
– А сейчас?
Он выпрямился.
Оба стояли друг напротив друга по разные стороны стола.
– Вы знаете, что все потеряно.
Пьетро показалось, что губы Баснописца еще сильнее задрожали, когда он произнес:
– Для меня все уже давно потеряно.
– А что, если нам решить все это вдвоем, раз и навсегда.
– В честном поединке?
– В честном поединке.
Они скрестили на зеленом сукне стола бильярдные кии.
Пьетро предложил Баснописцу выйти.
Они вошли в Салон Марса, затем в Салон Меркурия. Здесь, под плафоном, на котором был изображен Аполлон, несущийся в своей колеснице сквозь клубящиеся облака, стоял пышный трон Людовика XV, как некогда серебряный трон Людовика XIV. С пересохшим горлом Баснописец бросил на него мимолетный взгляд, затем двинулся в Салон Войны. Пьетро подошел к гвардейцам и приказал им ничего не предпринимать, что бы ни произошло.
Наконец они оказались в Зеркальной галерее.
Пьетро достиг самой середины. Баснописец остановился рядом с ним.
Пьетро колебался… потом он повернулся.
Они поклонились друг другу.
Вдалеке возобновилось празднество, начинался версальский бал.
Бал-маскарад.
Они стояли лицом к лицу посреди зала совершенных пропорций. Венецианец снял шляпу. Все люстры, протянувшиеся от Зала Войны до Зала Мира, были зажжены. Галерея ослепительно сверкала. Апельсиновые деревья придавали обманчивую сладость тому месту, где готовились соединиться две силы. Пьетро и Баснописец начали сходиться в центре галереи на фоне портьер из дамаскина. Это был бесподобный миг, как бесподобен был жест венецианца, чья ловкая рука потянулась к паркету в приветствии, означавшем объявление войны; как и движение его противника, дотронувшегося рукой до плеча; как этот легкий поклон с обеих сторон, которому сопутствовало молчание, смысл которого заключался в следующем: «Я готов с этим покончить». – «Но… что происходит?» За ними у выходов из салонов уже собрались зеваки. Удивленные придворные окружили дуэлянтов. Скоро вокруг них уже Баснописец посмотрел на него; на его лице отражались одновременно и возбуждение, и обреченность.
– Нет, Виравольта, в этом-то как раз вся проблема. Я не мог…
В его зрачках мелькнули искры, грудь его вздымалась, как будто он задыхался… но вдруг он успокоился. Он овладел собой. Черты лица смягчились, и он улыбнулся.
– С того дня, как погиб аббат, все стало ясно. Через Сапфир, тогда занимавшую пост в Лондоне, я познакомился со Стивенсом. С агентами Тайной службы, которые ополчились на меня, я собирался обойтись особым образом. Начиная с вас, разумеется, непревзойденного мастера… Вам я посвятил свою книгу басен, Пьетро Виравольте де Лансалю. Человеку, прошедшему сквозь все девять кругов ада! Ключ, переданный достойному меня противнику… Десять последних Last but not least…[52]Вам понравились эти басни? – Он усмехнулся. – Право, это королевство не более чем фальшивка. Комедия тщеславных животных.
– За актом акт идет на смену разнообразной чередой…
– Отчасти о любви, но также и о ненависти?
– Роза против Орхидеи!
Баснописец улыбнулся. Раздался стук бильярдных шаров..
– А сейчас?
Он выпрямился.
Оба стояли друг напротив друга по разные стороны стола.
– Вы знаете, что все потеряно.
Пьетро показалось, что губы Баснописца еще сильнее задрожали, когда он произнес:
– Для меня все уже давно потеряно.
– А что, если нам решить все это вдвоем, раз и навсегда?
– В честном поединке?
– В честном поединке.
Они скрестили на зеленом сукне стола бильярдные кии. Пьетро предложил Баснописцу выйти.
Они вошли в Салон Марса, затем в Салон Меркурия. Здесь, под плафоном, на котором был изображен Аполлон, несущийся в своей колеснице сквозь клубящиеся облака, стоял пышный трон Людовика XV, как некогда серебряный трон Людовика XIV. С пересохшим горлом Баснописец бросил на него мимолетный взгляд, затем двинулся в Салон Войны. Пьетро подошел к гвардейцам и приказал им ничего не предпринимать, что бы ни произошло.
