отыскать, не отпускать от себя более никогда.
Так продолжалось с неделю, и этим временем выступления Тагни тяготили Ферра, друзья не замечали привычной хитрой усмешки в его взоре: на смену ей пришло немое раздражение. По вечерам жрец сбегал ото всех первым, спешил поскорее уснуть, лишь бы вновь услыхать колдовской голос в дивном летнем лесу. Эйдре и Ульд пытались вызнать, что случилось, но он не хотел беседовать, отговаривался резкими словами или вовсе уходил прочь молча.
Однажды ночью у быстрого ручья он отыскал ту, кто терзал его разум. Прекрасная дева сидела на траве у берега, напевала, пропускала меж длинными пальцами серебристые струи воды. Тёмные волосы упругими локонами рассыпались по плечам, в бездонных сапфировых глазах застыла печаль, кольнувшая сердце жреца болезненной тоской. Незнакомка увидела Ферра, поднялась, и тонкая ткань почти прозрачного платья открыла взору изящную фигуру, а солнце озарило нежную золотую кожу.
– Я боялась, что ты не придёшь. – В чарующем голосе скользнули мелодии флейты и арфы. – Бросишь меня здесь одну.
Он не нашёл слов, лишь пошёл вперёд, когда незнакомка, словно к возлюбленному после долгой разлуки, поспешила к нему. Дева замерла в шаге от жреца, мягкая улыбка обнажила слишком длинные клыки, но то померещилось очаровательным. Она что-то щебетала о долгожданной встрече, о том, как мечтает его увидеть летним праздником, коснуться не только во сне, а Ферр не замечал смысла речи, лишь тонул во взгляде, полном страсти, жара, желания.
На короткий миг слова о копье Балларга заставили прийти в себя, но его тут же вновь бросило в пучину сапфирового взора, и он не сумел задуматься над тем, о чём просила незнакомка. Она взяла за руки, потянула к себе в объятия. Прикосновение обожгло кожу ласковым огнём, Ферр невольно посмотрел на её пальцы и споткнулся взглядом о белого ястреба на запястье.
В то же мгновение наваждение исчезло, рассудок прояснился, а более всего жрецу захотелось отдёрнуть руки, отступить прочь от алчного взора и улыбки, в которой виделась отныне лишь жажда обладать его волей, подчинить, заставить верным псом исполнять любое повеление. Ферр сдержался, не выдал того, что колдовство Мёрб более не властно над ним, наблюдал с прежним восторгом за лицом, которое теперь не чудилось столь уж прелестным. Дева продолжала щебетать с волнением, что нужна помощь, что без чудесного копья ей грозит гибель, умоляла не оставлять её, обещала вечное наслаждение за сущий пустяк. Жрец бережно освободил ладонь, ласково коснулся её щеки, приблизился, изобразил желанную искусительнице преданность, шепнул на ухо:
– Найди меня на Бъёл.
Видно, того Мёрб оказалось достаточно, ибо тотчас он проснулся в покоях замка, заслышал тихую мелодию клёрса, сразу поднялся.
Эйдре сидела на окне, тонкие пальцы едва касались струн. Дева положила голову на плечо мрачного Ульда, а на её щеках блестели в лунном свете слёзы. Когда Ферр поспешил к сэйд, мерг напрягся, встал, словно готовился защищать чародейку от него, бросил с прохладой:
– Добилась она, чего хотела?
– Она добилась того, что каждая эта слеза стала нынче её приговором, – прошипел жрец в ответ, не скрывая гнева, аккуратно остановил мелодию, с нежностью заставил Эйдре взглянуть на него: – Вы решили, что я оставлю вас, стоит позабывшей одеться девице поманить меня во сне?
– Её искушению тяжело противиться, Ферр, – спокойно напомнил Ульд, не сводя с друга внимательного взора.
– Заметил, – ухмыльнулся тот, утёр слёзы с лица девы, с осторожностью убрал арфу, а после притянул чародейку к себе и рассказал о встрече с Мёрб.
– Я надеялась остановить тебя чарами клёрса, – тихо произнесла Эйдре, когда Ферр замолк, заглянула ему в глаза и мягко улыбнулась, приметив прежнюю ласку, коей не видела всю неделю его затаённого раздражения.
– Мелодий я не разобрал, – признался он, хитро добавил: – Но оказалось довольно и меньшего. А вы откуда о ней прознали?
– Отец объяснил и предположил, что теперь Мёрб явится к тебе лично, – вздохнул Ульд. – Попытается обманом получить копьё твоей доброй волей.
– Моей доброй волей она получит лишь удар им, когда разыщет в битве, – засмеялся Ферр. – Балларг и Радга могут не опасаться за его сохранность.
– Думаешь, тебе и впрямь удалось её обдурить? – задумчиво спросил мерг.
– Должно быть. – Жрец пожал плечами. – Она же отпустила сразу, как услышала обещание о Бъёле. Коль больше не явится: поверила, что колдовство сработало, а я передам копьё в сражении. Может, ей на Ярга потребовалось немного сил, того и для меня сочла достаточным. Главное, чтобы теперь не принялась морочить тебя самого, с неё станется.
– Я ей не сдался, – отмахнулся Йорги. – К чему? Ударить по своим? Много ли я сумею в одиночку против всех? К тому же, при дворе Лаиши уверены, что искушение не властно над мужчинами их рода из-за отца и дяди. Она же так и не разузнала, отчего внуки оставили её и выступили на стороне Ллива, хотя чары были наложены крепко.
– Ты говоришь так, словно на вас они всё же действуют, – заметил Ферр.
– Как и на остальных. – Ульд весело улыбнулся. – Но Балларг обладает даром ясновидения матери, а потому узнал, что они были рождены обманом, гибелью родного отца, и с того мига Лаиша потеряла над ними господство, а они не пожелали оказаться причиной смерти Ллива, даже ежели никогда того не видели.
– Стало быть, всякий способен побороть искушение. – Жрец нахмурился, глядя в окно, а в памяти всплыл вдруг отпечаток детской ладони, знак, примеченный ночью в Фелбе.
– Коль есть, за что держаться, видно, – отозвался мерг с короткой усмешкой, попрощался с друзьями и отправился к себе отдыхать.
Эйдре выбралась из объятий Ферра, посмотрела внимательно, с любопытством.
– Прости, – попросил он, осторожно взял за руку, коснулся её губами.
– За то, что не променял меня на Мёрб? – Дева опустила ресницы, скрыла в глазах лучики озорной радости.
– За то, что тебе пришлось об этом волноваться.
Чародейка молча шагнула к нему, поцеловала, а Ферр подхватил свою сэйд на руки, утянул к кровати. Колдовская песня не пригрезилась ему больше ни в эту ночь, ни в любую следующую вплоть до самого Бъёла.
Глава 23. Навстречу легенде
Стуку копыт да фырканью лошадей вторил ровный шаг воинов Олкуда. В туманах наваждения защитники Ирда мерещились простому люду злым мороком, духами древних былин, которые вовсе не могут повториться. Деревни встречали их опаской, недоверчивыми взглядами да плотно закрытыми дверьми, словно не народ срединного мира они отправлялись уберегать, а самолично явились по души бедолаг-сельчан. Стоило мелькнуть поблизости от домов, как женщины утаскивали за стены детей, а мужчины мрачно шептались, будто углядели проклятых, за коими в любой миг выскочит из-под самой земли Мерг, да завяжется битва, где не станут разбирать, землепашец ты или воин, стар или млад, свой или чужой. Песни Тагни,
