Что говорил папа Малиновский, Артур так в тот момент и не узнал. Женщина потрясла над головой петухом, оросила себя и дрожащего связанного парня дождем багровых капель. Тем временем рабы медленно разворачивали знамя. Для льняной тряпки, пролежавшей в склепе больше тысячи лет, знамя сохранилось подозрительно хорошо. Хотя в нем имелось немало прорех и обветшали края, в целом символ страшной эпохи выглядел вполне сносно. Между камнями шустро вбили девять жердей, протянули между ними веревку. Знамя больше походило теперь на неровно подвешенный парус, потерявший свой корабль. С ткани сыпалась мелкая белая пыль, что-то вроде талька или песка. Сумасшедшая бабка, тряся грудями, забралась под знамя, и, пока прислужники расправляли реликвию, она превратилась в неопрятный скачущий пельмень.
Тут произошла очередная заминка. Оказалось, что до конца расправить чудовищный флаг не могут, край полотнища был стянут тугими шнурами. Шнуры разрезали, Ковалю показалось, что из складок знамени что-то выпало, какой-то маленький предмет, его тут же подобрали и унесли куда-то в сторону.
Выпавший предмет забрал высокий сутулый человек с вытянутым назад черепом и уродливо изогнутой шеей. Коваль видел этого мужчину пару секунд, ему показалось, что на темечке у того не волосы, а хохолок из длинных, грязно-белых перьев. И рожа похитителя сильно отдавала чем-то птичьим – хищная, вытянутая вперед, словно клюв…
Похожий на лебедя мужчина не задержался у костра. Он спрятал находку под одеждой и кинулся вниз по склону.
– Хувайлид! – позвал Артур. – Хувайлид, сволочь, ты где?! Погибнем ведь, выручай, бабочка чертова!
Слепцы сняли со второго пленника веревки, перевернули его и распяли между забитыми в каменистую почву крюкам. Варвара молилась шепотом, Лука хихикал. Возле спящего Бродяги появились двое с черными лицами, запрокинули ему голову, насильно влили в глотку новую порцию самогона. Одежда старца промокла, в воздухе резко понесло сивухой.
Шаманы начали новый танец и новую песню. Вход в могилу продолжал расширяться, вниз спустили еще несколько ламп. Стало очевидно, что нижняя каменная кладка представляет собой потолок, часть купола, опирающегося на квадратные колонны. Колонны уходили куда-то вниз, дно склепа скрывалось в тени. Вниз осторожно спустили крепкую лестницу с широкими деревянными ступенями, затем вторую и сбросили несколько толстых канатов.
Рядом с измазанной в белом песке и перьях женщиной появился широкоплечий мужчина, одетый в одну лишь медвежью шкуру. Нет, это была не совсем медвежья шкура. Шерсть, видимо, выстригли и обваляли в совиных перьях. Артур узнал того кадра, который поил его в шатре самогоном. Круглая безухая голова, вся в пучках перьев, непонятно, то ли приклеенных, то ли у него волосы росли так, черный нос крючком, едва не достающий до подбородка, когти на руках…
Задние лапы медведя волочились за ним по земле, человек подпрыгивал, приседал, крутился волчком и снова изображал разъяренную птицу, распустившую крылья. Прочие гости праздника кружили с такой скоростью, что профессиональных ледовых фигуристов давно бы стошнило.
Шаманы давно выпали из реальности. Порядок на курултае поддерживали те, кто не вошел в главный круг, человек восемь помоложе, тоже с накрашенными лицами, но без хлыстов и без огромных меховых шапок. Под командой одного из младших адептов кандальники короткими рывками тянули канаты. Очевидно, снизу, из ямы, поднимали что-то очень тяжелое, мышцы рабов вздулись, плечи дрожали, ноги разъезжались.
Последующее произошло настолько внезапно, что соседи Артура не сразу сообразили. А когда до измученных людей дошло, какая участь их ждет, поднялся дикий вой и стон. Кто-то отчаянно матерился, кто-то плакал и звал маму, кто-то плевался и хохотал, как Лука.
Человек-сова ударом ножа вспорол грудь первой жертве, ловким движением запустил под кожу руку и вырвал сердце. Затем он размахнулся и широким движением облил знамя. Получилось своеобразное граффити. Артур мог лишь надеяться, что первая жертва умерла быстро.
Слепые слуги вернулись и уверенно накинулись на Луку. Ряд бритых стражников разорвался, пропуская их, и снова сомкнулся. Лука заорал, как поросенок под ножом. Его тонкий истошный крик резал уши. Варвара молилась в голос.
– Сволочи, будьте вы прокляты! – выкрикивали в темноте русские пленники.
– Чтоб вам сдохнуть, ироды!
– На том свете сочтемся, погань вонючая!
– Слышь, Кузнец, а ты – мужик ничего! – Варвара улыбнулась сквозь слезы.
– Ты тоже молодчина!
Артур про себя решил, что сумеет остановить себе сердце, чтобы не дожидаться начала процедуры. Он никак не мог определить, вытащили из внутреннего кармана зеркальце или нет. Во всяком случае, Хувайлид не подавал признаков присутствия. Он и прежде часто пропадал без предупреждения, но никогда еще не оставлял своего протеже перед лицом явной смерти.
Из второго пленного не торопились вынимать сердце. Человек-сова присел над ним, показал всем лезвие длиной в локоть, затем поставил колено на поясницу голого распятого человека и сделал круговой надрез на голени.
После третьего надреза на руке человек-сова плюхнулся жертве на спину и принялся методично вспарывать кожу вдоль позвоночника. Распятый молчал до тех пор, пока шаман не добрался до затылка. Наверное, он орал на пределе, но вопли пляшущей братии заглушали его жалобы. Распятый бился лицом о землю, наверняка он мечтал о смерти, но умереть ему не позволяли. Черный шаман занимался своим делом не просто профессионально, но с большой любовью. В кулаке у него появился другой нож, с коротким изогнутым лезвием, он стал потихоньку снимать кожу со спины несчастного, орудуя своим мясницким инструментом.
Коваль хотел бы этого не видеть, но кошмарное зрелище по-своему завораживало. Человек постепенно превращался в кусок мяса, в живое пособие по анатомии. Луку приволокли, уложили рядом и несколько раз ударили по голове. Не оглушив, его не могли связать. Артур не мог не порадоваться за верного пулеметчика Бродяги, с него, к счастью, не собирались сдирать кожу заживо; колдунов интересовало его сердце.
На ковре творилось что-то невероятное. Женщины-шаманки бились в истерике, колотили кулаками в землю, трясли тряпками с нанизанными на них черепами мелких грызунов, их песня походила на печальный речитатив, ускоренный до темпа хип-хопа. Мужчины крутились, как бешеные волчки, полы халатов раздувались, руки летали, из распахнутых ртов летели отрывистые заклинания. Бубны выстукивали вязкий завораживающий мотив на три такта, им вторили колотушки, кто-то насвистывал, кто-то выл, довольно удачно подражая волку.
Из раскопа показалось нечто овальное, метра два в длину, на первый взгляд похожее на… исполинскую детскую колыбельку.
– Что, Белый царь, неохота помирать? – Из мрака перед носом Артура материализовалась страшная чумазая рожа. Один из молодых шаманов, с шапки свисают мелкие звенящие игрушки, широкие восточные скулы, безумные глаза, черные зрачки – как блестящие монеты.
