Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Карабинов, блоков и прочей альпинистской премудрости у него, естественно, не было. Подбадривая себя тем, что оригинал во всем заведомо лучше копии, Глеб мертвой хваткой вцепился в скользкую нейлоновую веревку и, мысленно перекрестившись, оттолкнулся от парапета носками кроссовок. По истечении краткого мига полной неопределенности и почти полной уверенности в том, что сейчас грянется лопатками и затылком о жесткий асфальт пятью этажами ниже, он коснулся подошвами подоконника, закрепился на нем, поймав ускользающее равновесие, и, убедившись, что полет благополучно завершен, отпустил веревку.
– Вот мы и дома, – тихо пробормотал он и беззвучно соскользнул с подоконника.
Впереди – надо полагать, в прихожей – брезжила узкая полоска света из неплотно закрытой двери. Потом сработало, разомкнув цепь, реле времени, и свет погас – тихо, без щелчка, поскольку электроника, которая щелкает и жужжит, осталась в прошлом веке. Но направление уже было определено, да Глеб в этом и не нуждался: в темноте он видел если не лучше, чем днем, то, как минимум, не намного хуже.
Он на цыпочках пересек квартиру и, остановившись у входной двери, прислушался. Справа от него, на полу, тихонько гудел, рдея контрольной лампочкой, генератор помех. Очередное искушение: выключить его, чтобы скрытые камеры этажом ниже запечатлели для истории все подробности неудачного, как он надеялся, покушения, – увяло в считанные доли секунды. Обойдутся, подумал Глеб; для истории это всего лишь мелкий частный момент, а так называемые коллеги обойдутся и подавно – им давно пора научиться работать, как надлежит, а не таскать по старинке каштаны из огня чужими – его, Глеба Петровича Сиверова – руками. Он ведь уже немолод, ему при его вредной работе давно пора на покой, и что, интересно, они станут без него делать?
Погрузившись в эти иронические размышления, он едва не напортачил, но вовремя спохватился и не стал открывать дверь: свет на площадке, похоже, включался автоматически, по команде оснащенного фотоэлементом, реагирующего на малейшее шевеление датчика. Хорош бы он был, послав своему двойнику этот световой сигнал: здравствуйте, я ваша тетя! В смысле, прототип. Или прототетя?
Прототитя, сказал он себе. О чем ты думаешь, солдат? Нашел время и место, как выразился бы его превосходительство.
Этажом ниже трижды щелкнул дверной замок, чуть слышно скрипнула осторожно повернутая ручка. Ждать дольше, если и имело смысл, то было очень и очень рискованно. Да, у генерала есть пистолет, и он начеку – Потапчук, разумеется, а не пистолет. Но его превосходительство уже далеко не молод, а противник у него серьезный – такой, какого и врагу не пожелаешь. И вообще, если рисковать приходится в любом случае, порядочный человек скорее рискнет собой, чем чужой жизнью. А уж офицеру ФСБ сам бог – в смысле, служебный долг и присяга – велел заслонить собой от пули генерала того же ведомства.
Глеб резко, но бесшумно распахнул дверь, и в то же мгновение на площадке так же резко и бесшумно включился свет. «Двадцать первый век», – с неудовольствием подумал Слепой и на цыпочках побежал вниз по лестнице.
Он был уже на полпути, когда в известной ему квартире один за другим хлестко ударили целых три выстрела. Стреляли без глушителя, и это точно был не «Стечкин», голос которого Глеб знал, как свой собственный. Заряженный сухой штукатуркой «вальтер» в расчет не принимался; следовательно…
Из-за неплотно прикрытой двери послышался глухой шум падения, а потом, после короткой паузы, слегка дрожащий, но легко узнаваемый, полный гневного недоумения голос Федора Филипповича:
– Ах ты, поганец…
«Знакомого встретил, что ли?» – стоя за дверью, подумал Глеб. Чего-то в этом роде следовало ожидать: в конце концов, тот, кто сумел до мелочей изучить биографию агента по кличке Слепой, должен был состоять в более или менее близком знакомстве и с его куратором.
В данный момент это не имело большого значения: сейчас нужно было обеспечить его превосходительству спокойный отход, а свисающая с крыши веревка в этом смысле ни на что не годилась – так он по ней и поднялся!
Сломя голову, но при этом бесшумно, Глеб бросился по лестнице вниз. В тамбуре он остановился, чтобы нацепить темные очки и вынуть пистолет – приметы, по которым парни из группы наружного наблюдения могли опознать Черного Подполковника. Снаружи вдруг послышался быстрый топот, домофон заверещал, как тамагочи под отверткой любознательного юноши пяти лет от роду, железная дверь распахнулась резким рывком, и Глеб коротко и точно ударил появившегося на пороге рослого, запыхавшегося от бега гражданина с пистолетом в руке кулаком в подбородок.
Бил он от души – так, что кисть левой руки разом онемела, а гражданин с пистолетом, отлетев на два метра назад, ударился икрами о край скамейки и с шумом, треща ломающимися под его тяжестью сочными стеблями, завалился в заросли георгинов в разбитом кем-то из жильцов под окнами палисаднике. Там он и остался – на срок от десяти минут до бесконечности, в зависимости от особенностей своего организма. Впрочем, Глеб надеялся, что до бесконечности дело все-таки не дойдет – парень выглядел по-настоящему крепким, и челюсть у него была, ей-ей, как каменная.
Зеленый «фиат» под каштаном стоял с распахнутой задней дверцей. Крепыш с пистолетом еще рушился в георгины, когда в машине разом распахнулись еще две двери, и ребята, которые, как оказалось, даже и не думали спать и притом обладали неплохой реакцией, выскочив наружу, молча устремились в разные стороны, отрезая Глебу пути к отступлению. Им казалось, что они точно знают, с кем имеют дело, и они не тратили дыхание на угрожающие вопли: «Стой, стрелять буду!» – и прочую бессмыслицу в этом же роде – они просто бежали, вкладывая в рывок все силы, как спешащие наперерез матерому волку гончие псы.
Впрочем, этим псам, при всех их достоинствах, еще многому следовало научиться, прежде чем выходить на настоящую охоту. Окажись на месте Глеба его двойник, оба умерли бы на бегу с интервалом, самое большее, в секунду. Но им посчастливилось нарваться на оригинал, который ничего не имел против них лично, и они уцелели – ну, если и пострадали, то не очень сильно, без необратимых последствий.
Один из них бросился вправо, другой влево; Глеб, недолго думая, подрисовал к образованному их расходящимися курсами углу биссектрису, рванув строго по прямой – по ведущей к подъезду короткой асфальтированной дорожке, поперек дворового проезда, по капоту старого отечественного драндулета, что мирно дремал под толстым слоем пыли и копоти на спущенных, вросших в асфальт шинах, через вкопанный в землю самодельный столик для домино и дальше, в неосвещенный лабиринт граничащих с территорией ремонтного завода старых московских дворов.
– Стой, гад, буду стрелять! – осознав риск потерять беглеца в этих темных закоулках и не выдержав груза нежданно-негаданно свалившейся на плечи ответственности, выкрикнул один из преследователей.
Это было хорошо. Глеб уже заметил, что гончие бегут с неодинаковой скоростью. Ничего удивительного: кто-то бегает быстрее, кто-то медленнее, кто-то обладает отличными вокальными данными, а кто-то не имеет ни слуха, ни голоса, зато способен из пары пустых катушек от ниток и куска медной проволоки в два счета соорудить действующую модель вечного двигателя. Люди рождаются разными, и это превосходно, иначе откуда в одинаково одаренной или, напротив, бездарной массе взялись бы олимпийские чемпионы, выдающиеся ученые и деятели искусств?
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
