Книга Ужасное сияние - Мэй Платт

— Это же сколько АТФ им надо, чтобы так сходить с ума, — присвистнул он, и Мальмор проговорил окровавленными губами:

— Не совсем мутация. Ты прав.

«Мутация» — просто название, которое плохо соответствовало истине. Сорен наблюдал подобное у Кэррола; отличие заключалось в том, что тот превращался в месиво куда медленней. Анализ показывал аномальные разрастания, сродни канцерогенезу, — про себя Сорен считал фрактальную патологию одной из форм когда-то смертельного рака. Обычные сейчас лечили без лишних сантиментов, но мир после катастрофы подарил много нового — не только аладов. Тело становится опухолью, реакция на «сияние», у рапторов — предрасположенность. Логичнее некуда.

Мальмор послал к чёрту теорию своими гроздьями пальцев, перепутанным клубком кишок, раздвоенным, как вараний язык, сердцем.

«Ну да, у Кэррола-то впервые, как и у остальных. Энди как будто… привык».

Прутья «бабочки», поначалу просто удерживающие без лишней жестокости, покрывались лепестками нарастающей плоти. Кое-где расползалась кожа, большая часть напоминала какие-то язвы, нагноения, было много сукровицы с характерным влажным запахом, навевающим мысли о плохо прожаренном стейке. Мальмор всё-таки закричал, когда Сорен рассёк наросты на груди и животе, словно пытаясь иссечь пресловутую раковую опухоль и добраться до настоящего тела.

— Тише. Анестезия испортит результаты.

— Знаю, — выкашлял тот вместе со сгустком крови и слюны.

Сорен резал и прижигал слой за слоем. Всего час прошёл, может, два. Когда они начинали, Мальмор был почти нормальным — только сильно отёкшие ноги и руки, как при запущенной подагре, растяжки на животе и бёдрах, неудивительные при его весе. Сорен упустил момент, когда регенерация стала свистопляской сумасшедших кусков мяса; как будто кто-то прикреплял один поверх другого. В очертаниях можно было узнать внутренние органы — или пальцы, или суставы, но об идеальном самовоссоздании фракталов пришлось забыть через первые пять или шесть циклов. Эксперимент стал походить на бессмысленную жестокость. Сорен отступил.

— Не просто деление клеток. Как будто появляются целые органы сразу. В клеточной биохимии нет патологий. Воспалительные процессы в пределах нормы. Превышено содержание кортизола, немного бесится V(D)J-рекомбинация, антитела тоже ведут себя, как стая психов под «Кристальной Пылью», — Сорен усмехнулся. Мальмор ответил ему невидящим расфокусированным взглядом. Его очки лежали чуть поодаль, в углу пустой комнаты без окон. Он сам попросил положить их там: не хочу, мол, чтобы запачкало кровью.

— Но никаких глобальных изменений. Энди, что вы скрываете?

Тот не ответил, и Сорен понимал, почему. Лазер «водомерки» отделил полоску кожи с губ; реакция на этот раз была бурной, как окисление лития. Всё лицо покрылось красными фистулами с синеватыми прожилками, в которых можно было опознать фрагменты ротовой полости — язык, губы, даже несколько зубов. Их Сорен почему-то сравнил с зефирками в кофе.

«Бабочка» и «водомерка» отлично работали в паре: подчищали кровь, сукровицу и другие телесные жидкости. Водомерка ещё и вскидывала яйцеобразную тушку, когда датчиков анализа касались новые образцы, обновляла биометрию и скрупулёзно меняла поправки.

— Это могло бы продолжаться бесконечно, — протянул Сорен. Часть его всё ещё опасалась: я убил его. Это даже не Кэррол, который у меня подключён к системе жизнеобеспечения в своей колбе, и я не позволяю ему отправиться на тот свет. Большинство умирает от «фрактальных мутаций» (не-мутаций?), Кэрролу немного больше повезло… или не очень. Они с Шоном Роули всё трепались. Когда началось, «Монстр» обещал вытащить их обоих, но получилось только у него самого. Сорен до сих пор кривился, вспоминая и беглеца, и глупую лаборантку.

— К чёрту биологию, Энди. Вы и законы физики нарушаете, чёрт бы вас побрал, — Сорен едва не оттолкнул «водомерку» вопреки всей услужливости робота. — Это невозможно. Закон сохранения массы и энергии…

Голова Мальмора сейчас напоминала колонию древесных грибов.

— Ладно. Ладно, я понял — это не мутация, вы… вы и впрямь не человек. Может, правда — нейросеть во плоти? Что-то вроде главного сервера для этой самой нейросети. Вот на что похожа ваша мутация: копировать-вставить. Часть данных теряется. Часть повторяется в хаотичном порядке. Повреждённые кластеры, файлы поверх файла, битые пиксели. Копировать-вставить.

Сорен рванул наросты там, где были глаза и рот Мальмора. На ощупь мясные фрагменты ощущались мягче и мокрее здоровых тканей, по латексу перчаток тут же потекла смешанная с сукровицей кровь.

— Энси-нейросеть. Суперкомпьютер. Глючный до чёртиков, но, похоже, так и есть.

Тот не ответил, только дёрнулся в путах «бабочки», ставшей пауком.

— Ладно, а теперь — как вы от этого избавляетесь? Что сделает вас вновь Энди Мальмором?

Месиво дёрнулось. Энди как будто указывал на костюм Сорена, тот оделся, но не стал пока застегивать молнию.

— Уже пора? Что, зачем? Вы уйдёте сейчас в перезагрузку или взорвётесь?

Он успел дёрнуть язычок замка. Липкие створки герметично скрыли Сорена. Он отпрянул: наглухо запертая дверь открылась.

Прежде Сорен видел аладов в нежизнеспособных зародышах, которых клонировал Таннер — мелкие зелёные искры, похожие на неоновую подсветку Интакта или на датчики медицинской аппаратуры. Центрифуга сообщает о готовности препарата, выявлено превышенное содержание фосфолипидов — что-нибудь в таком духе. Несколько образцов он получил ещё до того, как они стали работать вместе, и направил излучение на добровольцев-рапторов; на Кэррола, на Шона Роули, на Мари, что стала потом раптором обновлённым; и на других, от кого не осталось ничего, кроме пометок о экспериментах, неудачах, вынужденной эвтаназии или естественной смерти.

Ещё он видел те самые «фрактальные сигнатуры» на мониторах — диких аладов, если их удавалось засечь; реже дронами, чаще — рапторами-охотниками.

Сорен представить себе не мог, каково это — нырнуть в источник «ужасного сияния». Он инстинктивно закрыл глаза и лицо, пластик перчаток царапнул плексиглас — как будто это могло помочь против силы, разрушающей целые горы, оставляющей воронки и кратеры вместо полей охрянки и останков древних городов.

«Ужасное сияние» — называли этот феномен.

Оно было неестественно-зелёным — на какой-то грани восприятия человеческим глазом, с переходом в ультра- или инфраспектр. Кэррол рассказывал, что некоторые рапторы слепли, если бой затягивался, им приходилось либо выращивать искусственные склеры, скопления нервов жёлтого пятна, в лёгких случаях — восстанавливать капилляры или удалять повреждённый хрусталик. Иногда заменяли бионикой, её вообще сейчас предпочитали и сами охотники, и медики на базах.

«Я и сам однажды чуть не ослеп от трёшки, — говорил Кэррол. — Зелёное. Оно жутко, невыносимо зелёное».

Здесь зелень перехлёстывала в синеву и белизну, как в эпицентре нейтронной звезды. Полыхающее мерцание вышибло дверь, затопило маленькую комнату. Сорен попятился, запнулся о «водомерку» и растянулся на полу, тщетно закрывая глаза и лицо руками.

Ужасное сияние