Книга Подземная тюрьма - Лев Пучков

— Ну так и замечательно! И что нам мешает сделать это прямо сейчас? — Ольшанский, который подъехал по нашему звонку, вопросительно посмотрел на врача.

— Видите ли, дражайший Сергей Петрович, если речь идет о сугубо физиологическом аспекте, человечий организм — это не столько творение Божье, сколько древний мудрый механизм, невероятно рациональный и продуманный до мелочей.

— К чему вы клоните?

— К тому, что организм «берет отпуск» при таких тяжелых травмах — проще говоря, «вырубается», отнюдь неспроста…

— Доктор, а попроще можно?

— Проще — можно, нельзя другое. Нельзя идти против природы. Потому что последствия могут быть катастрофическими…

Да, очевидно, они много думают, поэтому с темечка выпадают волосы. Этот доктор тоже был плешивым, но, в отличие от нашего, каким-то неухоженным и помятым. Он был здорово похож на того, который встречал нас на пандусе больницы: тоже друг нашего доктора и тоже помятый. Такое впечатление, что коллеги доктора, которые трудятся в государственных учреждениях, — они либо крепко пьют, либо имеют серьезные проблемы в личной жизни. Наш-то по сравнению с ними выглядит холеным франтом и этаким бонвиваном.

Пропитанное запахом хлорки помещение, в котором мы находились, было под стать местному другу нашего доктора. Старый кафель, обшарпанные стены, допотопные круглые плафоны под потолком, изуродованным ребрами вентиляционного короба, пробегающего поверху через всю комнату. Человек-Юра по такому коробу пролезет запросто.

Эка меня плющит: привык уже все дыры и ходы оценивать не в привычно-хозяйственном аспекте, а сугубо в плане проходимости…

Дом тоже был старым — трехэтажная «сталинка» с надписью «Детская поликлиника». Да, мы почему-то не поехали в какое-то приличное медицинское учреждение для тяжелораненых, а свернули в эту поликлинику. Очевидно, это был ближайший медпункт, где у нашего доктора трудился друг, с которым он смог быстро договориться по телефону.

Впрочем, меня эти тонкости не интересовали: я сидел прямо на полу, у двери, вполуха прислушивался к беседе Ольшанского с двумя докторами — нашим и местным, и отчаянно боролся с подступающей дремотой.

Я устал. И морально и физически. Больше всего мне сейчас хотелось прилечь — прямо здесь, на полу, — и заснуть. Держался только чудовищным усилием воли: соратники мои, наравне со мной пережившие те же трудности, выглядели вполне бодро и даже проявляли интерес к разговору прокурора с докторами.

За эти двое суток со мной случилось столько всего странного и необычного, что иному, пожалуй, не выпадет и за всю жизнь. Визит Президента, пассивное участие в неожиданном бою, резкий поворот в судьбе, новое назначение, необычные коллеги — непонятные люди, о которых я до сих пор ничего толком не узнал…

Впрочем, нельзя сказать, что эти двое суток были нашпигованы сплошным негативом (про разгребание трубы предлагаю больше не вспоминать, договорились?) и стали для меня потерянным временем: я ведь между делом кое-чему научился. У меня теперь есть небольшая практика в перемещении по коллекторам. Понятно, что польза от этой практики весьма сомнительна, но теперь я совершенно точно знаю, что «свет — это жизнь» — это отнюдь не идиома. А не далее как полчаса назад я научился водить «таблетку». Режим обучения был вполне альтернативным, но не привычным «хочешь — езжай, не хочешь — не езжай», а жестко «вилочным»: «хочешь — рули на „таблетке“, не хочешь — на „рафике“, но задом наперед». Инженер так и сказал (после того как ему сверху позвонил доктор):

— Сможешь загнать вот ту «Скорую» ж… на пандус, впритык к дверям?

— Естественно, нет!

— Тогда поедешь на «таблетке».

— Да я на ней ни разу…

— Я покажу, как переключать скорости. Ничего сложного тут нет…

Ну и ничего: сел и поехал…

— Он нам не брат… — сказал Степа, пожимая плечами. — Так что нам как-то…

Я с трудом стряхнул сонную одурь и прислушался.

В беседе моих коллег наступал какой-то переломный момент. Я так понял, что Ольшанский очень хотел допросить человека, которого мы достали из коллектора, а тутошний доктор сказал: да, это возможно, если ввести какой-то препарат. Но это будет чревато комой либо смертью: очень мало шансов, что после такой «терапии» наш пленник выживет. По-видимому, они спросили у Степы, что он думает об этом, — я как-то упустил этот момент. Что ответил Степа, вы слышали: ему было без разницы.

— Тогда продумывайте стратегию беседы, потому что времени будет очень мало, — предупредил местный доктор. — Минута, от силы две. Потом он «отключится». Эмм… Вполне возможно — навсегда.

— Насколько он будет искренним? — уточнил Ольшанский.

— Понятия не имею, — пожал плечами наш доктор. — Человек — животное очень индивидуальное, в каждом конкретном случае бывает по-разному. И еще очень много зависит от морали.

— Но в таком состоянии, как правило, мораль выключается, — добавил местный доктор. — И работает только прямое восприятие и физиология. Будет проще, если он считает вас своими. Вы знаете, как его зовут?

— Да, мы знаем имя, примерный род деятельности и догадываемся, чем он занимался непосредственно перед взрывом.

— Ну что ж, составляйте вопросник…