Над нижним двором и оранжереей высилось здание цитадели, сердце и главное оборонительное сооружение замка Эренбург. Стены этого сооружения были от полутора до трех метров толщиной, в те времена ни одна пушка не могла их пробить. Вход в Южную башню располагался на втором этаже, первый же этаж башни был отведен под темницу, в которую можно было бы попасть, только спустившись по лесенке в отверстие в потолке. Вход в северную башню также располагался на втором этаже, к нему вела деревянная площадка из примыкавшего к цитадели жилого здания этого замка. В самой же башне находился подъем на смотровую площадку, расположенную на вершине башни.
Командир гарнизона замка-крепости Эренбург, немецкий капитан Гольде, в своем распоряжении имел полуроту солдат. В основном это были пожилые солдаты, успевшие повоевать с турками, или инвалиды, выжившие после тяжелых ранений. Военным командованием Священной Римской империи[95]они были направлены в Баварию доживать свой солдатский век. Многие из них успели жениться и родить детей, которые жили вместе с ними в этом же замке. Служба в замке, расположенном практически в самом центре Священной Римской империи, для этих солдат была настоящей благодатью, истинным подарком судьбы. Они с удовольствием несли службу, стояли на постах, а после службы не спеша возвращались домой, где жены кормили их вкусным обедом или ужином.
Когда в замке Эренбург появилась эта пятерка арестантов, то солдатам и членам их семей запретили даже близко к ним подходить, разговаривать или задавать им вопросы. Было запрещено даже внимательно всматриваться в их лица. Лица арестантов, когда они выходили на прогулку, были всегда скрыты складками плащей, накинутых на плечи. Да и между собой эти люди разговаривали очень мало. Только капитан Гольде имел право подходить к этим арестантам, но разговаривать он мог только с одним арестантом из этой пятерки заключенных. Даже капитан гарнизона замка не знал истинных имен арестантов, за какие грехи они были брошены в крепость.
Глубокой ночью в тюремной карете без окон этих арестантов доставили в крепость Эренбург. Их по одному выводили из кареты и при свете двух факелов и под конвоем солдат при оружии препровождали по выделенным им комнатам. В соответствии со строжайшими распоряжениями имперской Вены, арестантов не держали под замком или на цепях в темнице замка. Они были с комфортом размещены в комнатах жилого здания цитадели. Каждый день им позволялись утренние и вечерние прогулки на смотровой площадке замка.
Арестантов кормили отдельно от солдат и капитана гарнизона. Вместе с ними из Вены приехал повар, который и готовил им отдельную еду. Каждую неделю повар посещал проводимые в конце недели крестьянские рынки, где закупал свежие продукты. Когда повар отправлялся на рынок, то в помощь себе он обязательно брал одного или двух солдат. Изредка скуки ради делился с ними информацией по заключенным.
Но и по рассказам повара становилось ясным, что и он мало чего знает об этих заключенных. Повар в основном говорил о том, что арестанты ели и пили, какие блюда им наиболее всего нравились.
Таким образом, по понятиям гарнизонных солдат получалось, что эти заключенные неплохо устроились, они ели, спали и постоянно пили шнапс. Изредка арестанты все-таки покидали свои комнаты и выходили на прогулку. Но, пошатавшись из угла в угол смотровой площадки, они снова спускались в свои комнаты, чтобы пить халявный шнапс. Причем, как, вспоминая, говорил повар, особенно хорошо у арестантов получалось питие шнапса, которого они выпивали по ведру на брата в день. Этому обстоятельству гарнизонные солдаты замка дико завидовали и мечтали о таких временах, когда сами могут оказаться в таком райском положении.
Чаще всего на смотровой площадке появлялись два арестанта — самый высокий и самый низкий люди этой группы. Эти два парня прижимались друг к другу и, нежно держась за руки, целовались, думая, что никто их в этот момент не видит. Солдаты же со своих постов все это прекрасно видели и улыбались себе в усы: они-то хорошо знали, что это такое — мужская любовь, много времени проведя в казармах!
Солдатам гарнизона крепости Эренбург по службе особо делать, кроме дежурств на постах, было нечего. Ни тебе занятий шагистикой на плацу, ни изучения оружейных приемов, ни занятий стрельбой — все это они давным-давно изучили и прошли, когда проходили обучение молодыми рекрутами. Капитан Гольде сквозь пальцы смотрел на их постоянные отлучки из замка-крепости.
Но с появлением этих арестантов жизнь солдатам и членам их семей резко ограничили, строго-настрого запретив покидать службу и общаться с местным населением. За одно лишнее слово об арестантах они могли быть выброшены из этой своей солдатской службы, быть с позором изгнаны из имперской армии без какой-либо пенсии и льгот по выплатам налогов за выслугу лет. Поэтому солдаты делали все возможное, чтобы держаться особняком и подальше от арестантов. Как им приказывал капитан Гольде, они молчали и не отвечали на вопросы местных жителей, когда те интересовались тем, что происходит у них на службе.
Но, разумеется, солдаты, да и сам Гольде, держали язык за зубами только в тех случаях, когда им предлагали не очень большие суммы денег!
Эпилог
Это было крестьянское ржаное поле, причем очень небольшое по своим размерам. По всей очевидности, это был надел не очень богатого крестьянина. Приподнявшись на локтях, я осмотрелся кругом, поле просматривалось от начала и до конца.
Было тепло, но не слишком жарко.
Затем я перевел взгляд на самого себя, чтобы осмотреться. Первым же делом удивился тому, что не увидел на себе никакой одежды, я был совершенно наг! Удивление было вызвано в основном тем, что на мне отсутствовал бронекомбинезон. Он позволял выживать в любых условиях окружающей среды. Последнее время я его носил не снимая, из-за угроз трейси. Непонятное крестьянское рубище, то ли это была рубаха, то ли рогожный мешок с вырезами для рук, валялось от меня неподалеку.
Голым лежать на земле было крайне неудобно, да и прохладно. Телом я ощущал тянувшийся от вспаханной земли холодок. Я легко поднялся на ноги, чтобы еще раз убедиться в том, что я находился не в своем теле, к которому успел привыкнуть и обжиться. Сейчас я находился в теле совсем молодого парня, лет пятнадцати-шестнадцати.
Долго удивляться подобному обстоятельству мне не дали, рядом со мной внезапно объявился лилипут-изобретатель оборонительной ширмы. Он как-то странно повел себя. Сначала долго смеялся, затем долго кому-то грозил своими маленькими кулачками, а затем обратился ко мне с совершенно непонятными словами:
— Полковник Барк, краем уха мы слышали о том, что ты могущественный маг, но не верили этому, потому что только трейси могут быть могущественными магами в той вселенной, которую нам с тобой пришлось оставить. Из-за своего неверия я и оказался в этой проекции жизни планеты Земля. Тебе, Барк, не очень-то повезло в переброске наших сознаний, ты попал в тело местного аборигена, и тебе придется много поработать, чтобы перебороть его генетическую память и снова стать самим собой. А теперь, полковник, прощай, мне нужно найти своего аборигена, в котором стану в дальнейшем развиваться и совершенствоваться. Так что прощай и до встречи в этом времени.
