Я взял ведомость. Заполнена единственная графа: «Вацура Кирилл Андреевич». Напротив ФИО — «4 570 000 000». Ниже: «Получил… Дата… Подпись».
— Вы хотите, чтобы я подписал эту ведомость? — спросил я.
— Так положено, ~ пожат плечами Гурули.
— Если положено, то почему «Милосердие» не выдало мне какой-нибудь бумажки, подтверждающей, что я внес деньги?
— Не выдало? — Гурули неплохо сыграл удивление. — Что вы говорите! Но этого быть не может!
— Может. Ни квитанции, ни расчетной книжки, никаких других документов.
— Безобразие! — покачал головой генеральный директор, снял очки, положил их в кейс и тише добавил: — Я вам вот что скажу. Конечно, о покойниках не принято говорить плохо, но Эльвира в последние месяцы жизни совсем запустила работу с вкладчиками. Одних финансовых нарушений было не меньше десятка. В то же время она совершенно не воспринимала критику в свой адрес. Я был не в силах повлиять на нее. Но, поверьте, больше этого не повторится. «Милосердие» вернет себе былую славу и доброе имя.
Наша страна — страна талантливых артистов. Я смотрел на Гурули с благоговением. Вдохновенно, образно врет!
— Вы решили рассчитаться со всеми вкладчиками?
Гурули посмотрел на меня так, словно я сказал какую-то протухшую банальность.
— А как же иначе, голубчик? Я играю с открытыми картами. Многим вкладчикам мы уже вернули деньги. Сегодня дошла очередь и до вас. Пожалуйста, пожалуйста! Не желаете расписываться в ведомости — не надо! У нас все строится на доверии к клиентам… В каждой пачке по пять тысяч долларов. Раз, два, три…
Он принялся доставать из кейса и класть на диван аккуратные пачки стодолларовых купюр, перетянутые резинкой. Я следил за его смуглой и тонкой в запястье рукой и никак не мог сообразить, к чему все это приведет.
— Послушайте, Гурули…
— Секундочку! — прервал он меня. — Это пять, это шесть. Тридцать тысяч. Все верно? Пересчитайте на всякий случай, хотя я лично трижды пересчитывал… Простите, я вас перебил. Что вы хотите сказать?
— Я никак не могу понять, зачем вы притворяетесь передо мной? Вы многое знаете обо мне, а я — о вас. Не лучше ли нам объясниться открыто?
Гурули защелкнул кейс, поставил его между ног и поднял голову.
— Простите, я не совсем понял вас.
Когда спектакль закончен, а артист продолжает играть — это моветон. Я смотрел в черные глаза Гурули и думал, чем бы его вывести из себя.
— Скажите, а почему вы не приехали на встречу, которую сами назначили мне? —спросил я.
— Очень, очень виноват перед вами, — вздохнул Гурули. — Но именно в тот день я срочно вылетел в Москву. Министерство финансов России, знаете ли, привыкло, что люди вроде меня к ним являются по первому вызову, и повторно встреч не предлагает. Это была грандиозная а, Кирилл Андреевич! Но, надеюсь, вы получили мою телеграмму?
— Телеграмму? Какую телеграмму?—не понял я.
— Ну вот! — с досадой сказал Гурули и хлопнул ладонью по крышке кейса. — Безответственность какого-то почтового клерка может стать причиной конфликта между добропорядочными партнерами.
— Гурули! — едва сдерживаясь, сказал я. — О какой телеграмме вы говорите? Не надоело вам напрягаться и демонстрировать передо мной ваше умение лгать?
Гурули зачем-то снова полез за очками, словно вспышка моего раздражения ослепила его и он перестал хорошо видеть. Надел их, поправил золотую седловинку на переносице.
— Будьте добры, еще разок. Что-то я не поспеваю за ходом ваших мыслей.
— Хорошо, — уже не вполне внятно ответил я; как это часто случалось со мной, в порыве злости судорога сводила мне челюсти, будто организм готовился к мордобою. — Хорошо. Я буду говорить медленнее. Вместо вас к месту нашей встречи подъехал наемный убийца. Он стрелял по мне из окна автомобиля и разнес мне голову на крохотные кусочки. Никто, кроме вас, Гурули, не знал, где я буду находиться а тот день в восемь часов вечера.
Гурули неточным движением снова поправил очки на носу.
Кирилл Андреевич, — шепотом произнес он, — вы говорите страшные вещи. Вас хотели убить? В вас стреляли? Но… Простите, я не все понимаю…
Прекратите же, Гурули! — вскрикнул я и поднялся на ноги. — Хочу вас предупредить, что у меня здорово чешутся руки и даже ваш узколобый «бычок», который сидит в машине, вряд ли сможет помешать мне.
Я с недоумением смотрел на лицо Гурули. Оно стремительно покрывалось розовыми нами. Так бывает у невротиков. Не уверен, что эту реакцию организма на раздражение можно сыграть.
— Что вы себе позволяете? — неуверенно сказал Гурули. — Разве я давал вам повод так разговаривать со мной? Да, я уведомил вас телеграммой, что наша встреча отменяется, но я не сделал ничего, что… что причинило бы вам зло.
— Гурули, кого вы похоронили на симферопольском кладбище?
— Что?!
— Сидите, не надо вскакивать, я все равно вам не верю.
— Ну, знаете ли, я уже сомневаюсь, в своем ли вы уме.
— Странное совпадение, — усмехнулся я. — За эту пару дней меня уже второй раз подозревают в умопомешательстве.
— Должно быть, на это имеются причины, — проворчал Гурули, протирая очки цветастым платочком. — Должен заметить, что своим поведением вы здорово навредили самому себе.
— Как же это, интересно, навредил самому себе?
— У меня уже нет желания говорить вам то, что я собирался.
— Значит, вы искали встречи со мной не только ради того, чтобы отдать мне деньги?
— Именно так.
— Это почти невероятно, но вы начинаете вызывать во мне любопытство.
— Боюсь, что ваше любопытство проявилось слишком поздно. — Гурули встал. — Будьте здоровы! Имею честь откланяться.
Я встал перед ним, заслонив собой дверь.
— Заберите деньги.
Он вскинул вверх кустистые брови.
— Я вас опять не понимаю.
— А я устал от вашего притворства, Гурули! Вы же прекрасно знаете, что счет на мое имя фиктивный!
Он покачал головой.
— Я так не думаю. Все документы в порядке, и у меня нет оснований считать их фиктивными.. У вас, голубчик, семь пятниц на неделе. Совсем недавно вы звонили мне и говорили совсем другое. Вы требовали немедленно вернуть деньги, угрожали, ругались. Было это?
Он испытующе посмотрел мне в глаза.
— Ну хорошо, — усмехнулся я. — Уболтали. Пусть будет так. Я требовал, угрожал и ругался. И вы вынуждены были принять игру, которую я вам навязал. Почему вы пытались меня убить — легко объяснимо. Но для чего вы принесли мне эти деньги — не пойму. Я не прикоснусь к ним, потому что они украдены, и вы, Гурули, вор.
