его из — как звали американскую куклу, живущую в мусорном баке? Ту, что в детской передаче?
— Оскар-ворчун?
— Да! Ты превратила Адриано из Оскара-ворчуна в — не знаю, стал ли он уже прекрасным принцем, но он определенно в пути.
— Очень сердитый прекрасный принц, — язвительно говорю я.
Алессандра смеется.
— Самый сердитый!
Глава 64
Адриано
Мы с Дарио прогуливаемся в сторону садов, чтобы найти Бьянку и Алессандру.
— Ты хорошо поработал во Флоренции, — говорит он. — Очень хорошо. Не только в поисках Леттьери, но и как саро. Я разговаривал с твоими людьми, когда они вернулись. Они все хвалили тебя: то, как ты отдавал приказы, твоя забота об их безопасности, готовность пойти на любой риск по твоему приказу. Я был очень впечатлен.
— Спасибо, — отвечаю я и чувствую тепло от гордости в груди. Я хорошо поработал. Черт возьми, семья была бы в гораздо большей опасности, если бы я не обнаружил существование этого персонажа Меццасальма.
И мне приятно сознавать, что подчиненные меня уважают.
Однако слова Дарио кажутся мне прелюдией перед тем, как он скажет главное.
— … но? — спрашиваю я.
Дарио слегка улыбается.
— Я как-то читал, что если ты говоришь «но», то это сводит на нет все, что было до этого. Так что никаких «но». Однако есть «и».
— Хорошо — «и»? — кисло спрашиваю я.
— Ты отлично справился с заданием во Флоренции… и в будущем мне нужно, чтобы ты соблюдал субординацию.
Я стону.
— Речь идет о Никколо, не так ли?
— Конечно.
— Что, он жаловался на меня? — сердито спрашиваю я.
— Нет. Он не сказал ни слова. Да и не нужно было — ведь я был свидетелем этого воочию.
— Он думает, что может мной командовать, что я должен делать все, что он скажет…
— Потому что он может, а ты должен. Он мой консильери — моя правая рука. Ты это знаешь.
— Да, но…
— Нет никаких «но». Сейчас не старые времена. Мы не можем просто делать то, что хотим, будучи уверенными, что кто-то другой управляет шоу. Теперь им управляем мы. Все лежит на наших плечах. Мы не можем ссориться, как в детстве, потому что каждое решение — это потенциально жизнь или смерть. И никто нас больше не поддержит… кроме друг друга.
Я молчу, потому что ответить нечего.
Дарио прав.
Но это не значит, что мне это нравится.
Когда я ничего не отвечаю, Дарио продолжает.
— Я назначил тебя саро, потому что твои сильные стороны соответствуют этой роли. Твоя храбрость, умение сражаться, готовность поставить все на кон, ясная голова в пылу сражения. А Никколо — консильери, потому что у него другие достоинства. Он играет в долгую игру. Он продумывает схемы, которые не видны остальным. Он стратег.
— Так что же, я должен просто кланяться, шаркать ножкой и делать все, что он скажет?
Дарио раздраженно вздыхает.
— Дело не в том, что ты не можешь возразить. Я хочу, чтобы ты всегда высказывал свое мнение. Но мне нужно, чтобы ты делал это с уважением. Если бы ты был саро, работающим на другую семью, с которой не связан кровным родством, ты бы обращался к их консильери так, как ты обращаешься к Никколо?
Он прав.
Если бы я устроил в другой семье такое же дерьмо, как в нашей, это означало бы быстрое понижение в должности.
Может быть, даже пулю в затылок, чтобы всем остальным неповадно было.
— … нет, — признаю я.
— Проблема в том, что ты обращаешься с Никколо так, будто он твой младший брат, который командует тобой, а не консильери твоего Дона.
Дарио прав. Он всегда был старшим, и я всегда уважал его. Большую часть своей жизни я хотел быть на его месте.
Но я не там. И смирился с этим.
Но Никколо…
Я все еще вижу в нем раздражающего семилетнего ребенка, который отвечал «НА САМОМ ДЕЛЕ…» всякий раз, когда я что-то говорил.
— Вот что я должен был тебе сказать, — заканчивает Дарио.
— … хорошо, — угрюмо соглашаюсь я.
Я знаю, что все, что он говорит, является правдой…
Но меня не покидает ощущение, что это один из тех случаев, когда отец отчитывал меня за какую-то глупую ошибку и говорил: — почему ты не можешь быть таким же, как твой старший брат?
Дарио смотрит на меня.
— Что происходит?
— Ничего, — говорю я.
— О, что-то определенно есть, — произносит он с долей юмора. — Я тебя знаю.
— Просто я не такой, как ты, — сердито отвечаю я. — Я не абсолютно идеален.
Дарио разражается хохотом.
Что самое шокирующее из того, что он может сделать.
Мой старший брат почти никогда не смеется.
Я удивленно смотрю на него.
— Ты думаешь, я такой? — спрашивает он. — С тех пор, как я стал Доном, облажался во всех возможных смыслах. Я взял в плен женщину, чтобы выпытать информацию у ее отца, а потом влюбился в нее. Я поставил на карту безопасность всей семьи. Я был слеп к внешней угрозе, позволил врагу вторгнуться в наше семейное поместье и чуть не получил пулю в голову от пожилой женщины. Отец был бы потрясен. Уверяю тебя, Фаусто был в восторге.
Фаусто — наш дядя, и был консильери нашего отца на протяжении более двадцати пяти лет. После смерти отца он стал главой собственной семьи.
— Но… мы же убили Турка, — протестую я. — Все хорошо — ты женился на любви всей своей жизни, все обошлось.
— Да, по милости Божьей. И благодаря твоей храбрости, и храбрости твоих братьев. И потому, что Никколо предвидел, что будет делать Турок, и разработал план на случай нападения.
Дарио прав.
Никколо спланировал наши действия, когда Турок
