Было почти десять, и на улицах все замерло. В плотном воздухе ни ветерка. Стало прохладнее. Несколько звезд над головой пытались светить, сражаясь со световым загрязнением Трентона, но терпели неудачу.
За несколько кварталов отсюда кто-то гонял баскетбольный мяч. Гудели кондиционеры, а на соседнем дворе стрекотал сверчок.
Я услышала завывание мотоцикла и подумала, что есть слабый шанс, что я знаю байкера. Звук завораживал. Это тебе не рев тягача. А шум быстрого мотоцикла. Мотоцикл приближался, и наконец я увидела его очертания в свете фонарей в конце квартала. Это был «Дукати». Все его скорость, стремительность и итальянская сексуальность. Идеальный байк для Морелли.
Морелли притормозил у бордюра и снял шлем. На нем были надеты джинсы, ботинки, черная футболка, и он выглядел угрозой для любой женщины. Он пинком выдвинул подставку и направился ко мне.
— Хороший вечерок посидеть снаружи, — сказал он.
Мне это напомнило тот раз, когда я торчала в лагере девочек-скаутов и сидела так близко к костру, что начали дымиться тапочки.
— Думаю, ты хотела бы узнать, как прошел допрос.
Я подалась вперед, сгорая от любопытства. Конечно же, я хотела знать!
— Вселенское нытье, вот что там было, — рассказал Морелли. — Никогда не видел столько народу, так жаждущего обвинить других в преступлении. Оказывается, за Лео Гликом тянется список преступлений длиной в милю. Он вырос в Детройте, работал на семью Ангио. Был бандитом. Двадцать лет назад решил, что слишком стар для мускульной работы, поэтому пошел в ученики к одному фальшивомонетчику, которого встретил в тюрьме. У фальшивомонетчика, Джо Косты, имелся набор хороших пластин. Лео провел три года с Костой, изучая дело, а потом Косту нашли мертвым. Лео не знает, как это случилось.
Я закатила глаза.
— Ага, — согласился Морелли. — И я подумал то же самое. Как бы то ни было, Лео и Бетти оставили Детройт и перебрались в Трентон, а через пару лет наладили торговлю.
Лео знал Натана Руссо еще с Детройта. Натан был бэгменом[48]у Ангио. Натан управлял химчисткой. Бетти была посредником, совершала все обмены в упакованном белье. Очень гигиенично.
— Ужасно.
Морелли хмыкнул.
— Что насчет Максин? — спросила я.
— Максин крутила любовь с Кунцем, но Кунц настоящая задница. Поколачивает женщин. Максин у него не первая. Оскорбляет женщин почем зря. Постоянно твердил Максин, что она дура.
Однажды они хорошенько подрались, и Максин свалила с машиной Кунца. Кунц пригрозил, что покажет ей, поэтому выдвинул обвинение, и ее арестовали. Максин вышла под залог и взбесилась. Она вернулась к Кунцу, притворилась милой, но на деле хотела свести счеты. Кунц бахвалился, какой он великий гангстер, и как он проворачивает эти операции с фальшивками. Максин подговорила его показать ей пластины, и Эдди, у которого мозги с горошину, пробрался в соседнюю квартиру, когда Лео и Бетти отлучились в супермаркет, и достал пластины, книгу учета и ворсистую сумку двадцаток. Потом Максин зажала ему мозги, послала его в душ, приготовиться для второго раунда, и слиняла со всем этим добром.
— Максин еще та стерва.
— Да, — согласился Морелли. — Максин точно стерва. Вначале просто предполагалось, что это будет игра из мести. Ну, знаешь, чтобы заставить Кунца попотеть. Заставить его играть в дьявольские поиски сокровища. Но Лео пронюхал обо всем и собрался найти Максин в детройтском стиле. Он допросил Мардж и мамашу Максин, но они ни о чем не знали.
— Даже после того, как он поощрил их разговоры, отрезая части тела.
— Ага. Лео не слишком хорошо разбирается в людях. Он не знает, что нельзя выжать кровь из камня. Так или иначе, когда Максин узнала про палец и скальп, она пришла в ярость, и решила посвятить мать и Мардж в дело и выбрать способ озолотиться.
У нее была книга учета, поэтому она знала, как заключить сделку с Лео. Она позвонила ему и выставила требования. Миллион настоящих денег за пластины и книгу.
— А у Лео были такие деньги?
— Очевидно. Разумеется, Максин отрицает эту часть истории.
— Где же этот миллион?
Морелли выглядел так, словно эта часть рассказа ему особенно нравилась.
— А никто не знает. Думаю, он уже вне пределов страны. Вероятно, единственные издержки, которые выдвинут против кого-то, это изначальный угон машины и неявка в суд, предъявленные Максин. Фактически нет никаких свидетельств вымогательства.
— Что насчет похищения Эдди Кунца?
— Никакого обвинения не выдвинуто. Кому захочется публичной огласки, имея поперек задницы надпись «хрен с карандаш»? Кроме того, большинство татуировок временные. В первую ночь похищения Максин закрыла его в комнате с бутылкой джина. Он напился как свинья, вырубился, а когда проснулся, то стал уже Мистер Татушка.
Я смотрела на «Дука», и думала, как же это круто, и что будь у меня «Дук», я бы стала настоящей стервой.
Морелли толкнул меня коленом:
— Хочешь прокатиться?
Разумеется, я хотела прокатиться. Мне до смерти хотелось оседлать эти сто девять лошадиных сил и почувствовать, как они несут тебя быстрее ветра.
— Я поведу? — спросила я.
— Нет.
— Почему нет?
— Это мой байк.
— Будь у меня «Дукати», я бы тебе дала поездить.
— Будь у тебя «Дукати», ты, наверно, и разговаривать бы не стала с таким скромнягой, как я.
— Помнишь, когда мне было шесть, а тебе восемь, ты затащил меня в гараж папаши поиграть в поезд?
Морелли сощурил глаза:
— Мы же не собираемся проходить через это снова?
— Я никогда не была поездом. Поездом всегда был ты. Мне приходилось быть тунеллем.
— Я лучше оборудован для поезда.
— Ты мой должник.
— Мне было восемь лет!
— А что насчет того, когда мне было шестнадцать, и ты соблазнил меня за полками с эклерами в булочной?
— А с этим-то что?
— Я никогда не была сверху. Только снизу.
— Это же совсем другое.
— И вовсе не другое! То же самое!
— Черт, — сдался Морелли. — Да просто бери этот проклятый мотоцикл.
— То есть ты разрешаешь мне вести?
— Да, можешь поездить.
Я провела рукой по байку. Он был скользкий, гладкий и красный. У Морелли имелся второй шлем, пристегнутый к сиденью. Он отстегнул ремень и дал мне его.
— Преступление закрывать все эти милые кудряшки.