ударился о камень. Дзынь!
Лобан моментально исчез.
На дно белыми петлями бессильно опускался шнур.
Всплыв, я начал торопливо наматывать его на руку. Так и есть: гарпун — единственный гарпун — был повреждён. Из трёх зубьев наконечника сохранился лишь один.
Конец охоте.
Перезарядив ружьё, я снова опустил голову в воду.
Лобан никуда не ушёл! Он медленно кружил на старом месте, словно желая выяснить, что случилось.
Я прицелился во второй раз. Лобан пошёл прочь. Он плыл между камней, всё ускоряя ход.
Кругом светлело — глубина уменьшалась.
Лобан скоро устал, и расстояние до него сократилось. Камни, между которыми он плыл, поднялись и стали сближаться. Мы очутились в скалистом коридоре.
Дно и стены коридора густо поросли розовыми водорослями — цистозирой. Глубина всё уменьшалась — значит, из коридора нет выхода. Лобан попался!
Я уже опустил предохранитель ружья, как вдруг моё внимание привлекла необычная картина.
Водоросли впереди вели себя непонятно.
Они угрожающе шевелились, а самые высокие из них размахивали из стороны в сторону косматыми лапами, словно предостерегая об опасности.
Лобан замедлил ход и остановился.
Что мне водоросли! Я был уже совсем рядом. Вытянув перед собой ружьё, сделал два сильных гребка ногами, навёл прицел на толстый рыбий живот… и беспомощно забарахтался, перевёрнутый волной на спину.
Прибой швырял меня, как щепку: то поднимал к самым скалам, то уносил далеко по коридору назад.
Кое-как я перевернулся на грудь и, отчаянно работая ногами, ушёл на глубину, а потом назад в бухту…
Так вот чем грозили мне водоросли! Они кричали: «Берегись! Волны!» А я их не понимал.
Прощай, море!
В сентябре стало прохладно. Нельзя было долго находиться в воде.
Исчезло и большинство рыб. Они ушли дальше от берега, на глубину, где теплее.
Там у них свой — рыбий — юг.
Пора было уезжать и мне.
Сентябрьским утром я сложил все свои вещи, упаковал ласты, маску и в последний раз вышел на берег.
Море лежало передо мной тихое, ласковое. Оно было осеннего, зеленовато-бутылочного, цвета.
Но теперь я знал — этот цвет обманчив. Настоящие краски моря не здесь, на поверхности. Настоящие краски под водой — жёлтые, зелёные, розовые, голубые…
Прощай, разноцветное море!
ДЕВОЧКА И ДЕЛЬФИН
Повести
ДЕВОЧКА И ДЕЛЬФИН
Это рассказ о жизни дельфина.
Всё началось прекрасным летним днём — потому что всякое рождение прекрасно, а дельфинёнок появился на свет именно летом в полдень.
Мать подтолкнула его носом — малыш всплыл и очутился в верхнем, самом тёплом слое воды. Как только его голова показалась на поверхности, он судорожно глотнул воздуха, и в тот же миг с глаз его упала пелена, застилавшая мир, плавники обрели упругость, и он издал робкий свист. Хвост его шевельнулся, тельце выгнулось, он ударил хвостом воду и почувствовал, как прохладные струи легко и щекотно текут вдоль боков.
Его мать — дельфиниха Русалка — плыла рядом и смотрела, как борется с водой сын. Вода выталкивала дельфинёнка, новорождённый попытался сделать вдох — накрыла его с головой. Кончилось тем, что волна перевернула его.
— Не торопись, Малыш! — сказала мать.
Так дельфинёнок узнал своё имя.
В первый же день он понял, что плавать — это большое умение. Он узнал, что, если пристроиться чуть выше матери и чуть позади её спинного плавника, вода сама потащит тебя вперёд. Это удивительно: мать несётся, пронзая добрым голубым телом прозрачные глыбы воды, а ты, едва изменяя положение плавников, мчишься рядом, подобно пенному гребню, увлекаемому волной.
Но мать всё время помнила: Малыш должен учиться плавать сам. Проплыв немного, она останавливалась, и тогда дельфинёнок летел через голову, растопырив плавники и трепеща хвостом.
Вскоре после рождения сына Русалка с Малышом вернулась в стаю.
Они стали жить в ней, кочуя по морю и охотясь за серебристой кефалью и зеленоватой скумбрией.
Большой старый дельфин, по прозвищу Пятнистый, вёл стаю в её странствиях по миру. Мир для дельфинов — это вода, а над ней — небо. Всегда одинаковая упругая зеленоватая вода и переменчивое — то синее, заполненное белыми и лиловыми облаками, то свободное от них — небо. Когда небо было чистым, за стаей тёплым блестящим глазом следило солнце, и Малышу в такие минуты хотелось радостно кувыркаться.
Мир был прост и понятен.
Впрочем, как-то, когда стая охотилась, путь ей пересекло странное сооружение. Оно шло по морю, мерно стуча, и по нему сновали какие-то двуногие существа.
— Это пароход, а на нём — смотри внимательно! — люди, — сказала Русалка и, хотя некоторые дельфины бросились навстречу судну, отвела Малыша в сторону.
Оттуда они следили, как мчатся, выпрыгивая из воды перед самым носом парохода, уверенные в своей ловкости дельфины и как беснуется за кормой парохода жёлтая пена.
В другой раз, выставив из воды голову, Малыш увидел на горизонте странные облака. Они были зелёными снизу, синими сверху. Самые высокие венчали белые шапки, и сколько ни смотрел на них Малыш, эти облака не двигались.
— Почему они стоят на месте? — удивился он.
— Это горы. Там около них и живут люди, — объяснила мать.
В тот день она учила Малыша охотиться.
— Хорошая рыба всегда быстрая, — говорила она. — С ней зевать нельзя. Делай, как я! — И она, издав свист, бросалась вперёд.
Постепенно Малыш научился издавать такой же свист и так же покачивать головой, слушая, откуда придёт эхо. Вот он свистит. Справа, рассыпаясь, как льдинки, доносятся ответные свистки. Он мчится вдогонку, эхо всё чаще, и наконец из голубоватой дымки показываются удирающие кефали. Ещё усилие — и Малыш, первый раз в жизни, хватает зубами сверкающую рыбину.
В Чёрном море нет ни хищных акул, ни косаток.
— Остерегайся сетей! Люди ловят ими рыбу, — говорила мать. — Тонкая сеть прозрачная, она — беда.
И беда пришла.
Как-то дельфины, увлечённые погоней за косяком рыб, очутились около самого берега. Вожак пытался повернуть стаю назад в море, но, привлечённые близостью добычи, молодые дельфины продолжали нестись вперёд.
Пятнистый был опытный зверь. Его челюсти и морду покрывали белые шрамы — следы укусов и ран. Говорили, что когда-то не было в стае второго такого задиры и охотника. Но
